Глава V КОНЕЦ ИСПАНО-ПОРТУГАЛЬСКОГО ВЛИЯНИЯ

Ему было сорок шесть лет, и он мог оценить опас­ность, которую представляли для его королевства Лакшамана и недисциплинированные отряды малайцев и тямов, которыми он командовал. Ему удалось выве­сти их в Тямпу, где большинство погибло.

Избавившись таким образом от наиболее враждеб­но настроенных по отношению к иностранцам элемен­тов, Барон Реачеа III попытался возобновить контакты с испанцами, без помощи которых, как ему казалось, он не мог обойтись. После долгих поисков ему удалось найти солдата Хуана Диаса, единственного, кто уцелел после бойни в Пномпене. Он мирно жил с камбоджий­ской женщиной в одной из хижин небольшой деревни в окрестностях города. Король поручил ему доставить послание главам миссий в Маниле и Малакке, в нем он просил прислать в Камбоджу священников, обещая им свое покровительство. Только миссия в Малакке ответила ему и направила в Пномпень отца Жакомо де Консейсао. Но до прибытия последнего в Пномпень I Барон Реачеа III был убит одним из своих подданных, у которого он соблазнил жену.

Поскольку Сорьопор все еще находился в плену, королем стал Понхеа Нхом, третий сын Сатхи. По просьбе сановников, которые хотели иметь королем только Сорьопора, он принял титул Кео Фа, что озна­чало «третий король», иначе говоря, регент. Обосно­вавшись вначале в Срсй Сантхоре, он вскоре покинул его и перенес свою резиденцию в Пномпень.

Как и его предшественник, Понхеа Нхом был лег­комысленным и беспутным человеком, предававшимся охоте и наслаждениям и постоянно пополнявшим свой гарем, насильно или по доброй воле, девушками, кото­рые ему нравились. Используя его небрежное отношение к делам, губернаторы провинций стали чинить всяческие беззакония, продавая в рабство население целых районов. Слабость Понхеа Нхома вынудила его, подобно своим предшественникам, следовать в отно­шении иностранцев прежней политике.

Тем временем отец Жакомо де Консейсао, посланный в Камбоджу миссией в Малакке по просьбе Барон Реачеа III, прибыл в Пномпень и к крайнему своему удивлению был встречен не тем, кто его звал, так как тот был уже мертв, а Кео Фа. Об этом говорит письмо, направленное последним в 1602 г. настоятелю в Ма­лакке: «Наки Сумадей Пераорашионкар, король Кам­боджи, с уважением отцу Кустоду из Ордена св. Фран­циска в Малакке.

Отец Кустод из Ордена св. Франциска в городе Ма­лакке послал мне письмо с отцом Жакомо де Консейсао, в котором говорит, что этот отец останется в моем королевстве и чтобы я его принял так же, как мой брат Праункар принимал тех, кто находился при нем. Все это меня очень обрадовало. Я всегда относился к отцам-францисканцам с той же любовью, что и мой брат. Я очень благодарен Вашему Преподобию за прибытие отца Жакомо де Консейсао, ибо он человек спокойный, любящий во всем согласие, и он уже разрешил много­численные споры между португальцами и японцами. После приезда он крестил сорок человек, чем я очень доволен, и даю ему разрешение крестить всех в моем королевстве, кого он сможет. Дано при моем дворе 20 октября 1602 года.

Отцу Кустоду будет передан пикуль⁶⁴ воска и два слоновых бивня для нужд его монастыря».

Как видно, положение миссионеров улучшилось. Множество иностранцев вновь появилось в Пномпене, но к испанцам и португальцам, чье влияние уменьши­лось, прибавились теперь голландцы, которые начали играть все более важную роль в колонизации страны, а также японцы, которые покидали свою родину из-за религиозных преследований.

После того как миссия в Малакке послала в Пном­пень отца де Консейсао, в Маниле решили послать, со своей стороны, в апреле 1603 г. в Камбоджу группу миссионеров-доминиканцев, а именно: отцов Иньиго де Сайта Марна, Антонио Кольяра и Херонимо де Бе-лема в сопровождении шести солдат, выделенных гу­бернатором Филиппин и поставленных под командова­ние Хуана Диаса, посланца Барон Реачеа III. Не­смотря на внутренние неурядицы, раздиравшие коро­левство, Понхеа Нхом принял миссионеров очень сердечно, приказал построить для них церковь и дал разрешение на проповедь христианства. Он проявлял интерес к их проповедям, часто приглашал их в коро­левский дворец, для бесед и расспрашивал о предписа­ниях католической религии.

Учитывая явный успех и надежды, которые появи­лись в результате такого отношения короля, миссионеры охотно согласились направить в Манилу отца Иньиго да Сайта Мариа с письмом к губернатору от Понхеа Нхома, который просил прислать еще миссионеров и солдат. Несомненно, этот поступок регента был про­диктован прежде всего желанием поднять свой пре­стиж и авторитет, для того чтобы окончательно утвер­диться на троне и отстранить Сорьопора. Таким обра­зом, его духовные запросы были продиктованы утили­тарными соображениями. Миссионеры не были им одурачены, но поддерживали его политику, видя в ней средство ускорить обращение в христианство аd majorem Dei gloriam⁶⁵.

Тем не менее их расчет оказался ошибочным, и, если не считать удовлетворенного самолюбия, поло­жение миссии в Камбодже опять стало опасным. Отец Иньиго умер во время путешествия, а до Манилы в августе 1603 г. добрался только его сотоварищ. На миссионеров в Пномпене напали китайские пираты. Отец Кольяр умер от истощения; два других миссио­нера были убиты во время разразившихся волнений, последний оставшийся в живых отец Херонимо де Белем, видя бесполезность своих усилий и падение авто­ритета Понхеа Нхома, единственного его покровителя, и опасаясь за существование миссии в случае прихода к власти Сорьопора, попросил у своих начальников разрешения вернуться в Манилу; это разрешение ему было дано. Так же печально, как и предыдущие, за­кончилась эта четвертая попытка основать христиан­скую миссию в Камбодже.

Регент не смог долго удерживать власть. Он испы­тал враждебное отношение сановников и королевской семьи, сторонников Сорьопора, уже в начале своего правления и был допущен к власти, поскольку Сорьопор давно находился в плену, а нужно было устранить сыновей узурпатора Чунг Прея. Отношение регента к испанцам и миссионерам, помощь, которую он все время просил у них, только усилили враждебные чувства к нему. Уступая неоднократным просьбам вдовствующей королевы, сиамский король Пра Нарет согласился, наконец, освободить Сорьопора и его младшего сына Прах Утея, будущего Барон Реачеа V, но оставил у себя в качестве заложника другого сына Сорьопора, Честху.

Получив свободу, принц временно поселился на юге Камбоджи, где к нему присоединились члены королевской семьи и пысшие сановники королевства; все они принесли ему клятву верности, но нужно было еще отвоевать трон. Регент, делая вид, что склоняется пе­ред его авторитетом, стремился, однако, любым спосо­бом удержать власть. Кончилось тем, что король Сиа­ма, поддерживавший своего бывшего пленника, послал ему на помощь войска. Убив регента, Сорьопор вступил на трон в конце 1603 г. под именем Барон Реачеа IV. Ему было тогда сорок шесть лет.

Годы, проведенные в плену в Аютии, появившиеся там связи, военная поддержка со стороны Пра Нарета, которая помогла ему вернуть трон предков,— все это в какой-то степени поставило его в зависимость от Сиама. Находясь под впечатлением от организации управления, от обычаев Сиама и придворных церемо­ний, он взял это за образец и даже установил в ка­честве формы для себя и высших сановников Камбод­жи длинную желтую одежду, которую обычно носили сиамские аристократы. В истории Камбоджи начался новый период, для которого характерны ликвидация испано-португальского влияния, весьма сильного в те­чение столь долгого времени, и влияние Сиама. Этот период длился недолго, ибо с XVII в. Камбоджа попа­дает в сферу вьетнамского влияния.

Странно, что годы испано-португальского господст­ва, которые едва не превратили Камбоджу в настоя­щую колонию и оставили заметные следы в камбод­жийских хрониках, на жизнь страны и народа оказали лишь поверхностное влияние; только несколько порту­гальских слов, перешедших в кхмерский язык, и не­сколько фамилий сохранили до наших дней память о конкистадорах XVI в. Небольшая португальская ко­лония еще в течение долгого времени существовала в Пномпене; она постепенно исчезла, смешавшись пу­тем браков с камбоджийским населением. Статуя Диего Велозу, воздвигнутая двадцать лет назад в про­винции Бапхном, которой он управлял, одна лишь является памятником наиболее значительному человеку из плеяды отчаянных авантюристов, приключения кото­рых можно сравнить только с теми, что происходили с миссионерами — героями и фанатиками, монахами-воинами, легендарными персонажами подлинно гоме­ровской эпопеи.

Действительно, нелегко было испанцам лишиться того первостепенной важности положения, которое они занимали в Камбодже в течение всего XVI в. Они не хотели отказываться от роли советников и покровите­лей, призываемых сменявшими друг друга королями, от значительных торговых выгод, которые они получа­ли благодаря главенствующему положению, трудно было им отказаться и от духовного влияния, правда скорее поверхностного, чем глубокого, которое оказы­вали на население миссионеры.

Эпопея, пережитая миссионерами и такими выдаю­щимися авантюристами, как Велозу, Руис, Дасмариньяс, Гальинато, только с большим опозданием, из-за медленного сообщения между странами, стала известна в Испании: все эти люди вызывали восхищение у наро­да, видевшего в них героев удивительных приключений, пережитых в далекой Камбодже, сказочной стране из «Тысячи и одной ночи». Целая литература плаща и шпаги и народный театр занимались их жиз­неописанием, рассказами об их путешествиях, приукра­шивая их, сделав, например, из Гальинато мужа кам­боджийской королевы и даже посадив его на трон в Пномпене.

Некоторые из возвратившихся в Испанию героев камбоджийской эпопеи, например Мигель Хаке де лос Риос, Педро Севиль де Гуарга, которые принимали участие в избиении в Срей Сантхоре, и другие, спас­шиеся после экспедиции Гальинато, добивались у вла­стей и влиятельных лиц организации другой экспеди­ции, чтобы снова увидеть те страны, по которым они тосковали.

Со своей стороны миссионеры, подогреваемые апо­стольским рвением и любовью к приключениям, стре­мились убедить своих начальников в необходимости возобновить в Камбодже миссионерскую деятельность, которая, если им верить, могла бы дать большое число обращенных. Один из старых товарищей знаменитого Хименеса, доминиканец Диего де Сориа, ставший епи­скопом Новой Сеговии, резиденция которого находи­лась в монастыре в Вальядолиде, обратился к королю с двумя докладными записками, где представлял осно­вания для отправки группы миссионеров в Камбоджу. Сторонники «интервенции» нашли своего глашатая в лице графа де Байлена, богатейшего человека, гото­вого финансировать экспедицию.

Вскоре к жаждущим стать крестоносцами присоеди­нились еще два сторонника: камбоджийские «ветера­ны» и к тому же значительные личности — отцы Адуарте и Габриэль Кирога де Сан Антонио, посланные своими начальниками из Манилы, чтобы получить под­держку Совета по делам Индии. Они прибыли в Испанию в ноябре 1603 г. Вместе с Мигелем Хаке они написали прошение на имя Филиппа III. Одновременно Педро Севиль подготовил с теологами своего ордена памят­ную записку, в которой обосновывал необходимость завоевания Индокитая с точки зрения морали. Из са­мой Манилы, где он все еще жил, письмо за письмом слал королю Дасмариньяс, мечтавший стать вице-коро­лем Камбоджи. Его послания содействовали тому, что отцу де Сан Антонио удалось получить от Филиппа III официальное обещание поддержки. Не медля долее, Педро Севиль и Пабло Гарручо сели на корабль, иду­щий на Филиппины, чтобы на месте начать вербовать необходимых людей. Вечные неудачи не охладили пыла этих поборников веры.

К несчастью для них, ответственные за это дело лица оценивали обстановку гораздо более трезво и не имели никакого желания снова втягивать свою страну в предприятие, заранее обреченное на провал. Ни ко­роль, несмотря на свои обещания, ни Совет по делам Индии не склонны были официально разрешать экспе­дицию из-за сведений, поступивших из самой Камбод­жи; подчинившись сиамскому влиянию, ее правитель был настроен против новых миссионеров; король Сиа­ма не допускал их высадки на своей территории; сами камбоджийцы, как и раньше, не испытывали потребно­сти в перемене религии. Благодаря терпимости, кото­рая является характерной чертой буддизма, они благо­желательно согласились на присутствие миссионеров, но если даже камбоджийцы и были способны заинте­ресоваться учением новой религии, она сама остава­лась для них совершенно чуждой; святое писание и его средиземноморский фольклор были для них мертвой буквой.

Укрепляя позиции противников экспедиции, гене­ральный прокурор ордена августинцев Португалии, сам в прошлом миссионер в странах Дальнего Восто­ка, написал королю весьма горячее послание, направ­ленное против плана Байлена. В качестве аргументов он выдвигал не только недобросовестность камбоджий­ских правителей, безразличие населения, но и враж­дебное отношение к этому плану со стороны Китая, торговым интересам которого был бы нанесен ущерб в случае нового испанского вторжения в Камбоджу. Если бы экспедиция состоялась, это вызвало бы ответ­ные действия против Макао. Эти аргументы Байлен не смог опровергнуть и изъял свои капиталы. Отцы Адуарте и Сан Антонио остались на Филиппинах, где оба и умерли. Две докладные записки в пользу пред­приятия, опубликованные Мигелем Хаке и Эрнандо де Лос Риос, не нашли отклика; с обращением Кам­боджи в христианство испанцами было покончено на­всегда.

* * *

Самое древнее и наиболее полное из известных нам описаний Ангкора принадлежит Диогу до Коуту, офи­циальному летописцу Португальской Индии, и отно­сится к периоду между 1543 и 1616 гг. Его рассказ был издан К. Р. Боксером, затем переведен Бернаром Гролье. Сам Диогу никогда не был в Камбодже; его сведения основаны на рукописи монаха ордена капуци­нов Антонио де Магдалена, посетившего Ангкор около 1585—1586 гг. Помимо очень детального описания Анг­кора, рассказ этот интересен тем, что дает сведения о местных традициях, распространенных в то время, а также о новом заселении города, после того как он был оставлен.

Относительно того, как обнаружили заброшенный Ангкор, Диогу До Коуту дает нам одну из версий, несколько деталей которой нам уже известны: «В 1550 или 1551 г. ввиду того, что король Камбоджи собрался на охоту со слонами в самые непроходимые леса, ка­кие только существовали в королевстве, его люди за­нялись расчисткой леса и неожиданно наткнулись на величественные сооружения, заросшие настолько, что они не смогли их расчистить, чтобы проникнуть внутрь. Когда обо всем было доложено королю, он прибыл на место; увидев протяженность и высоту наружных стен, он пожелал проникнуть внутрь сооружения и приказал немедленно расчистить и выжечь непроходимую чащу. Он остался тут же на берегу прекрасной реки, наблю­дая, как пять или шесть тысяч человек выполняли эту работу и, наконец, высвободили целый город как внут­ри, так и снаружи от густого кустарника и высоких деревьев, которые выросли здесь за долгие годы. А когда все было тщательно расчищено, король проник внутрь и, пройдя повсюду, был восхищен размерами сооружений. Поэтому он решил немедленно перевести сюда свой двор, ибо помимо того, что в городе были великолепные здания, его расположение было прекрас­но, а места живописны — здесь были рощи, речки и источники хорошей воды».

Речь идет несомненно об Ангкор Тхоые, ибо описа­ние До Коуту очень точно соответствует тому, что мы знаем о столице Джаявармана VII. Испанский текст содержит подробное описание четырехугольника, обне­сенного стенами, рвов, которые их окружают и через которые переброшены мосты, ведущие к пяти монумен­тальным воротам, аллей с каменными балюстрадами; на них «с поразительным мастерством изображены сидящие каменные гиганты, руки которых лежат на балюстраде; у них всех уши проколоты и очень длин­ные, как у жителей Канары⁶⁶, откуда, по-видимому, и происходят эти скульптуры». Он отмечает, что воро­та, украшенные богатой скульптурой, сделаны из кам­ня, который «есть только в двадцати милях от этого места; отсюда можно судить о стоимости, труде, орга­низации и повинностях, которые были для этого при­менены». Он отмечает также существование надписи «на языке бадага — языке, родственном канара, которая гласит, что этот город, храмы и многое другое… были выстроены по приказу двадцати сменивших друг друга королей и что па это ушло семьсот лет»⁶⁷.

В тексте отмечается также, что «в одной стороне города есть неоконченные сооружения, которые похожи на дворцы королей, ибо по характеру постройки, ее пышности и величию с первого взгляда можно понять, что она предназначена для королей. Это чувствуется в многочисленных карнизах, в разнообразии орнамен­та, который поражает глаз и свидетельствует о мастер­стве скульпторов». О Байоне в тексте говорится лишь несколько слов: «один из самых замечательных храмов, еще неоконченный».

В то же время рассказчик — и это, быть может, са­мая интересная часть текста — с большими подробно­стями описывает систему каналов и бассейнов, обслу­живающих город, которые в это время, по-видимому, были еще в превосходном состоянии: «От каждых во­рот города к этому последнему (Байону) ведет дорога той же ширины, что и внешние мосты с их парапета­ми... И вдоль каждой стороны этой дороги тянутся пре­красные каналы, полные до краев водой, которая вы­текает из большого рва, окружающего город, и прохо­дит в каналы через восточные и северные ворота города, затем вновь вливается в тот же ров через юж­ные и западные ворота таким образом, что уровень воды в вышеупомянутом рве никогда не уменьшается, поскольку какое бы количество воды ни поступало через двое ворот в каналы, такое же всегда возвра­щается в ров через двое других ворот. Большой же ров всегда полон, ибо туда текут полноводные реки, и в случае избытка воды бывает даже необходимо от­водить ее в определенных местах, чтобы воды рва не выходили из берегов.

И таким образом, вдоль каждой улицы, идущей от ворот города, проходят два канала, по которым в го­род приплывают по рекам многочисленные суда из внутренних районов страны; они везут продовольствие, дрова и другие необходимые вещи, которые выгружают тут же, перед домами жителей, имеющими один выход к каналу и другой — к реке. Так же город очищается и от всякого рода отбросов; они выводятся наружу до самого рва. Так что, когда король обнаружил этот город и перенес туда свой двор, город оказался самым красивым, прекрасно оборудованным для жизни и са­мым чистым из всех городов мира».

Этот текст интересен в том смысле, что время, когда Ангкор Тхом был найден королем Камбоджи, относят к 1550 или 1551 г., т. е. к периоду правления Анг Чана. Он нам говорит также о том, что в период, когда брат Антонио де Магдалена посетил Ангкор Тхом в 1585 или 1586 г. в правление Сатхи, город еще процветал, и си­стема водоснабжения, разрушенная после взятия Анг-кора, вновь функционировала нормально. Его оставле­ние приписывается последним камбоджийским правите­лям XVII и XVIII вв.

В рассказе Коуто упоминается также Ангкор Ват. «В полумиле от города находится храм, называемый Ангар, построенный на прекрасном ровном и открытом участке. Этот храм длиной в шестьдесят шагов отли­чается такой необычной архитектурой, что его невоз­можно описать, а также нельзя сравнить с каким-либо другим сооружением в мире». Затем следует подробное описание храма, его башен-алтарей, его лестниц, окру­жающих его рвов, главного моста, пересекающего ров и ведущего к храму, «у входа в который стоят камен­ные тигры, такие большие и такие страшные, что пу­гают тех, кто сюда попадает». В то же время он ничего не говорит о барельефах большой галереи.

Брат Антонио хорошо подметил любопытное явле­ние, о котором мы говорили в первой части книги: а именно изменение течения в Тонлесапе в конце сезо­на дождей и в конце сухого времени года; он описы­вает его и объясняет вполне разумно. Остальная часть повествования посвящена жизни Камбоджи; мы к этой части вернемся несколько позже.

Другие описания испанских авторов начала XVII в. дополняют рассказ До Коуту и брата Антонио: одно из них, принадлежащее Рибаденейре, было опубликовано в 1601 г., другие же — Габриэля де Сан Антонио — в 1604 г., Кристобаля де Хаке — в 1606 г., X. Дос Сантоса и д'Архенсолы — в 1609 г. Все они основаны на рассказах миссионеров и путешественников, относя­щихся к концу XVI в. Они не дают ничего особенно но­вого, кроме любопытного замечания о том, что Ангкор был построен Александром Великим или римлянами, как у Рибаденейры, или иудеями, как у Сап Антонио; последний пишет также о существовании моста на семидесяти опорах через Меконг. Все рассказчики, впрочем, сходятся на том, что приписывают открытие города кхмерскому королю и отмечают, что восстанов­ленная столица стала местом пребывания двора; Сан Антонио указывает даже, что «в этом месте брат Анто­нио Дорта и брат Луис де Фонсека из ордена Св. Франциска провели много дней».

Различные свидетельства миссионеров, путешествен­ников, торговцев и авантюристов как испанских, так и португальских, посетивших Камбоджу в конце XVI и начале XVII в., дают, кроме того, представление о том, как жило население, а также о политической, социальной и экономической структуре страны.

Самый древний текст, где упоминается Камбоджа,— это «Summa orientali» Томе Пиреша, изданный между 1512 и 1515 гг.: «От Сиама по дороге в Китай на морском побережье находится королевство Камбоджа, которое, если следовать далее в том же направлении, граничит с Тямпой. Король Камбоджи — язычник и воин. Его страна тянется далеко в глубь земель. Он ведет войну с жителями Бремы (Бирмы) и с Сиамом, а иногда и с Тямпой и не подчиняется никому. Народ Камбоджи воинствен.

По земле Камбоджи течет много рек. На них встре­чаются многочисленные ламчарас, которые часто пла­вают к побережью Сиама, в районе Лугора. Они со­бираются в эскадры для того, чтобы преследовать каж­дого, кто появляется в этих водах; страна Камбоджа производит в изобилии разнообразные продукты пита­ния; в этой стране много лошадей и слонов.

В стране Камбодже производят много риса очень хорошего качества, а также мяса, рыбы и местного вина. Кроме того, в этой стране есть золото, она про­изводит лак, бивни слонов, сушеную рыбу.

Камбоджа покупает следующие товары: белое тон­кое хлопчатобумажное полотно, перец, гвоздику, кино­варь, ртуть, росный ладан, красный бисер.

В этой стране сановники сжигают себя после смер­ти короля, то же делают его жены и другие женщины, когда умирают их мужья. Они бреют себе голову во­круг ушей, стремясь быть элегантными».

Это очень общее описание содержит явные ошибки, как, например, самосожжение вдов, практиковавшееся в Индии и Тямпе, но совершенно неизвестное в Кам­бодже. Нужно было подождать до последней четверти XVI в., чтобы получить более точные сообщения об этой стране благодаря путешествиям миссионеров и искателей приключений, а также благодаря «Трактату» Гаспара да Руиса, опубликованному в 1569 г. В нем дается прекрасное описание Меконга, по которому Гаспар да Руне плавал, а также подробно рассказывается о таком явлении, как изменение течения р. Тонлесап, и говорится о «четырех рукавах», которые образуют большой резервуар воды для Пномпеня.

В этих текстах упоминается о некоторых городах — Срей Сантхоре, Ловеке, Ангкоре, Пномпене; в них, по словам рассказчика, двадцать тысяч дворов, из кото­рых три тысячи принадлежат китайцам. Гаспар да Руис много места уделил перечислению того, что производится в Камбодже: шелк, хлопок, конопля, опиум, сандал, камфара, благовония, лак, воск, слоно­вая кость, золото, серебро, свинец, медь, олово, квасцы, драгоценные камни, рис, скот, рыба. Все авторы гово­рят об изобилии риса и его превосходном качестве. В районе озера Тонлесап крестьяне собирали дико­растущий рис, и До Коуту сообщает интересные под­робности об этой культуре. В то время, так же как и сейчас, рис, скот и рыба были главным богатством Камбоджи, и эта страна была одной из главных жит­ниц Юго-Восточной Азии. Обилие слонов, особенно белых, также отмечается всеми авторами, и До Коуту дает нам живое описание ловли диких слонов, причем способ тот же, что и сейчас,— при помощи приручен­ных слонов.

Хотя Камбоджа и утратила положение великой азиатской державы и былое влияние, хотя ее и раздира­ли внутренние смуты, престиж ряда выдающихся коро­лей XVI в. по-прежнему был значительным. Г. да Крус дает красочное описание жизни двора при Анг Чане, которое говорит о том, что кхмерская концепция коро­левской власти, выдвинутая ангкорскими правителями XI и XII вв., оставалась в силе и сохранилась в из­вестной мере до нашего времени.

Абсолютная власть делает короля единственным главой и собственником королевства, земли и ее обитателей, которые фактически являются рабами. Г. да Крус приводит даже довольно странный пример: когда камбоджиец умирает, его недвижимая собствен­ность возвращается королю, а семья вынуждена идти на положение слуг к другому собственнику. Да Крус видит в этом обычае одну из причин отказа крестьян от земельной собственности, поскольку они считали бесполезным свой труд, ибо семья не могла воспользо­ваться его плодами. Этот обычай, впрочем, в какой-то форме сохранился, ибо, согласно Эмонье и Мура, «в современном обычном праве король предоставляет земли только во временное пользование и перераспре­деляет их в случае смерти, равно как и получает поло­вину наследства своего умершего подданного, если у того нет наследника мужского пола». Доходы страны были собственностью короля, и он имел право их ис­пользовать по своему усмотрению. Впрочем, весь пер­сонал королевского дома, все его многочисленные рабы зависели только от его воли.

Судьи, выбранные из сановников, были распределе­ны по провинциям, где они заседали ежедневно. Они присуждали к тяжелым наказаниям, в зависимости от характера преступления,-сажали на кол, сдирали кожу, отрубали члены, отдавали на съедение москитам и даже погружали в кипящее масло. Практика «божьего суда» существовала по-прежнему, как когда-то в Тям­пе и Фунани. Преступника, которому посчастливилось бежать и укрыться в монастыре, прощали, если ему уда­валось вскарабкаться на верхушку большого столба, где были укреплены религиозные эмблемы.

То немногое, что нам известно о церемониале двора, показывает, что он упростился со времени посе­щения Чжоу Да-гуаня: правитель принимал посетите­лей, сидя на небольшом возвышении из позолоченного дерева, и сановники падали перед ним ниц, положив руки ладонями на землю. Отец Адуарте описал вруче­ние королю в Пномпене в 1603 г. послания от губерна­тора Филиппин. Послание лежало на золотом блюде под позолоченным балдахином, который нес слон. Впе­реди шли оркестр и стража, сзади ехали испанцы вер­хом на лошадях. Благородное животное было приведе­но в королевский дворец, и послание подано королю на блюде.

Тексты называют только титулы сановников королевства: мамбарай, несомненно соответствовавший премьер-министру, высшей должности в королевстве; окунья, дечу, чофа, чапина, без уточнения их назначе­ния. Они называют также и другие титулы, существую­щие в настоящее время в камбоджийской иерархии: окнеа, дечо, чау фа, чау понхеа и др. Сановники в офи­циальных случаях передвигались только на спинах слонов или в позолоченных паланкинах с четырьмя но­сильщиками.

В административном отношении страна была раз­делена на провинции; названия некоторых из них со­хранились вплоть до наших дней: Барара, современная Бария, Басано, современный Бапхном и т. д. Эти про­винции делились на «города», находившиеся под управ­лением сановников.

Сведения, которые сообщают нам миссионеры о ре­лигии камбоджийцев, никакого интереса не представ­ляют, кажется, что миссионеры этим почти не интере­совались, чаще всего они рисуют ее в искаженном, тенденциозном и малопривлекательном свете. Единст­венное, что заслуживает внимания,— сообщение о су­ществовании при дворе баку — брахманов, в обязанно­сти которых входило выполнение официальных церемо­ний. Мы уже отмечали существование этого пережитка в буддийской Камбодже, а именно — наличие предста­вителей религии, которая долгое время была государ­ственной. Баку существовали еще во времена короля-буддиста Джаявармана VII и сохранились до наших дней. Число буддийских монахов в Камбодже XVI в. было велико, и все они принадлежали к Малой колес­нице. Г. да Крус, посетивший страну в правление Анг Чана, определяет численность бхиккху⁶⁸ в треть муж­ского населения страны; в 1596 г. Адуарте насчитывал в Пномпене тысячу пятьсот монахов.

О жизни камбоджийского народа испанские лето­писцы не дают нам достоверных сведений, за исключе­нием нескольких живописных подробностей, поразив­ших их воображение: широко распространены рабство, полигамия, ритуал «срезания первой пряди волос» как часть церемонии, которая совершается и в наши дни; настоящее табу, которое представляет голова у кам­боджийцев: самое сильное оскорбление для них — положить им руку на голову, где пребывает могучий дух. Испанцы описывают также церемонию клятвы друзей, которая состоит в том, что каждый пьет чашу крови другого, смешанной с освященной водой, в которой было смочено лезвие ножа. В числе наиболее популяр­ных развлечений авторы часто называют игру в поло, завезенную из Индии, запуск воздушных змеев, снаб­женных веревкой, служащей виброфоном. Обычай, описанный До Коуту, посвященный сбору риса, встре­чается еще и сейчас в деревнях па северном побережье озера Тонлесап. Сбор урожая производится сообща, и по этому поводу устраивается празднество с танцами, ритуальными играми, гонками на пирогах.

Растительные, животные и минеральные ресурсы Камбоджи те же, которые перечислил Пиреш сто лет назад. Страна ввозила главным образом шелковую пряжу, киноварь, серу, ртуть, медь, свинец, изделия из фарфора. Торговля, как и в наши дни, находилась пол­ностью в руках китайцев и частично японцев и вся контролировалась королем. По данным Хаке, в Пном­пене насчитывалось три тысячи китайцев. Меры веса и длины, использовавшиеся в торговле, были китайски­ми. В течение долгого времени в качестве монеты при­менялся определенный вид товара-эталона. По-видимо­му, деньги появились впервые в правление узурпатора Кана в начале XVI в. В музее Пномпеня хранится не­сколько монет, соответствующих описанию испанских летописцев. Они рассказывают о золотых, серебряных и бронзовых монетах с изображением «дракона» или «петуха, змеи, сердца с цветком посредине». Петух — это, конечно, хамза, священный гусь; змея — бутон цветка лотоса с длинным витым стеблем; сердце с цветком посредине — несомненно изображение кокосо­вого ореха.

Самые интересные сведения, сообщаемые испански­ми и португальскими текстами XVI в., относятся к ирригационным работам кхмерских королей и их влия­нию на экономику королевства. В стране, где происхо­дит чередование сухого времени года и сезона дождей, смысл этих работ заключается в том, чтобы умерить, с одной стороны, засуху, которая свирепствует в тече­ние семи месяцев в году, с другой — предотвратить разрушительные наводнения в сезон дождей. Иррига­ционная сеть должна строиться с таким расчетом, чтобы создавать запасы воды во время дождей и иметь возможность использовать ее во время периода засухи.

Для этой цели страна была буквально застроена бассейнами и фонтанами, объединенными в чрезвычай­но развитую сеть каналов и рвов. Эти бассейны, дно которых было водонепроницаемым, в период дождей наполнялись естественным образом. Весь район Ангко-ра состоял из прямоугольных рисовых полей, располо­женных в шахматном порядке, примерно так же, как в наши дни рисовые поля располагаются в дельтах рек. В Камбодже культура рисоводства значительно упала по сравнению с XII в. Рисовые поля, правильно оро­шаемые, давали в то время три-четыре богатых уро­жая в год. В настоящее время рис высевается один раз в год, и забота о его поливе перекладывается на дож­ди в соответствующий сезон.

Другой целью при создании ирригационной системы было стремление сохранить структуру почвы, сделать так, чтобы плодородные земли не уносились вместе с водой во время сезона дождей, как происходит те­перь. Плотины позволяли пешеходам передвигаться по городу во всякое время года, а по каналам плавали пироги.

Королевский дворец был сердцем города, но сам го­род занимал гораздо большее пространство, дома стоя­ли на сваях вдоль каналов, как современные деревни по берегам рек. Город был в известной мере средоточи­ем ирригационной системы. Его главная роль состояла в орошении полей соседних деревень. Система, состав­лявшая «группу Ангкора», центра кхмерского могущест­ва, представляла собой обширный район площадью 35 X 22 км.

Эти весьма значительные работы были заслугой кхмерских королей. Прежде чем приступить к сооруже­нию храмов, они считали своей первоочередной задачей общественные работы. Стела Прах Ко подтверждает это. В данном случае речь идет об Индравармане, строителе Барая в Лолее: «Как только он стал королем, он дал обещание: через пять дней я начну земляные ра­боты...» И это действительно была мудрая политика: до того как построить город, нужно обеспечить существо­вание его будущих жителей. Надписей такого рода бес­численное множество не только в столицах, но и в ме­нее важных городах. Так, каждый новый король, каждая новая столица увеличивали и совершенствовали систему водоснабжения на благо населения. Эта полез­ная деятельность кхмерских королей была, к сожале­нию, подорвана, как мы уже говорили, гигантскими уси­лиями в области строительства, которые требовались от народа. Великолепное социальное равновесие, состояв­шее в правильном чередовании работ общественного ха­рактера и строительства религиозных сооружений, на­рушилось, что повлекло за собой крушение всей си­стемы.