Глава III
АНГКОР ТХОМ, КОРОЛЕВСКИЙ ГОРОД
Вершиной архитектурной и творческой деятельности Джаявармана VII в гораздо большей степени, чем все гражданские постройки, чем все храмы, о которых мы рассказали, является строительство столицы — Ангкор Тхома. Речь идет не о первом брахманском Ангкор Тхоме с центром в Пном Бакхенге, а о новом буддийском городе, центром которого является подлинный шедевр — Байон.
Это был громадный город, площадью 900 га. Каждая из сторон его ограды тянулась на 3 км. Высота городских стен, сложенных из глыб латерита и увенчанных парапетом без зубцов, составляла 8 м. Снаружи стены окружал ров, а изнутри по всей длине шла дорога.
По углам стены стояли четыре небольших храма Прасат Чрунги, посвященные бодисатве Локешваре. Это были небольшие крестообразные башни-алтари с ложным вторым этажом. В них находились стелы с загадочной надписью, в которой говорится о постройке Джаяварманом VII «Джаягири, касающегося своей верхушкой ясного неба, и Джаясиндху, достигающего своей глубиной царства змей». В действительности все эти высокопарные определения относятся всего-навсего к стенам и рвам Ангкор Тхома, который сравнивается с мифической горой, возвышающейся над землей и окружающим ее океаном.
Четверо монументальных ворот в городской стене выходили на четыре страны света. Пятые ворота, ориентированные на восток, открывались на мощеную дорогу, что вела к королевскому дворцу X в., где находилась резиденция Джаявармана VII. Эти ворота примечательны своими башнями со скульптурными изображениями ликов, встречающих посетителей загадочной улыбкой, они — уменьшенная копия большого центрального алтаря в Байоне и излучают «а четыре стороны таинственное могущество милосердного бодисатвы, каменного изваяния Локешвары.
Но сразу, без соответствующей подготовки, попасть в это возвышенное место нельзя. К каждым воротам ведет величественная аллея, окаймленная двумя рядами огромных каменных бюстов богов с одной стороны и демонов — с другой. Чжоу Да-гуань описывает их следующим образом: «С обеих сторон находятся скульптуры пятидесяти четырех духов, напоминающих каменных воителей, огромных и грозных. Каменные парапеты имеют форму девятиголовых змей. Эти пятьдесят четыре духа стремятся удержать рукой змею, как бы не давая ей ускользнуть».
В действительности ансамбль изображает одну из сцен сбивания молочного моря, но, выполненные в соответствии с гигантскими размерами города, персонажи обращены к нему спиной и тянутся от одних ворот до противоположных. Например, изображение богов южных ворот переходит в изображение змея Васуки с одной стороны и демонов северных ворот — с другой. Тело змея опоясывает центральный холм, являющийся как бы осью горы Меру, представленной здесь Байоном. Что же касается напитка бессмертия, полученного в результате сбивания и символизирующего наивысшее блаженство, то он путем магического превращения предназначен обеспечить счастье, благоденствие и победы стране кхмеров и ее населению. Двойные перила, образуемые телом змея, являются символическим изображением радуги, которая, по индийской традиции, представляет связующее звено между землей и небом, между миром людей и богов. Таким образом, пройдя по этому магическому пути, верующие попадают в центральный храм Байон, обитель богов.
Судя по надписям, Ангкор Тхом был крупным городом. Во времена расцвета Ангкор Тхома за его стенами находило приют около миллиона жителей — солдат и рабов, торговцев, священников, сановников, художников и астрономов, магов и прорицателей, ремесленников, знати, нищих и калек. Мы еще вернемся к образу жизни кхмерского населения, к его труду и развлечениям, опираясь на надписи и свидетельства путешественников.
Значение и слава этой столицы привлекли внимание ряда знаменитых людей. Марко Поло, возвращаясь от великого хана Хубилая, основателя китайской династии Юаней, останавливался здесь в 1291 г.; пять лет спустя монгольский император Тимурхан, преемник Хубилая, послал туда посольство, которое после долгого путешествия на лодках прибыло в столицу кхмеров; Чжоу Да-гуань побывал там в 1297 г., и его рассказ — один из лучших источников информации. Все они восхищались замечательным расположением храмов и других строений, особенно системой водяных рвов и внутренних каналов, которые связывали столицу со всей оросительной сетью района, увеличивавшей богатства страны и содействовавшей развитию сельского хозяйства.
Сердцем города была Королевская площадь. Она находилась рядом с храмом Байон, духовным центром столицы. Эта величественная эспланада (550 X 200 м), над которой высились башни Байона, равно была хороша и для проведения официальных церемоний, и для народных гуляний, и для военных парадов. Широкая прямая аллея вела от Врат победы к трехсотметровой Террасе слонов, окаймленной балюстрадой из наг, которая тянулась от Бапхуона до Террасы прокаженного короля. Вознесенная над землею примерно на 5 м, Терраса слонов имеет пять выступов, отделенных друг от друга каменными лестницами.
Центральный массив состоит из ряда террас, расположенных уступами и украшенных барельефами, изображающими больших львов и наг; на стенах — скульптуры гаруд-атлантов, сжимающих в поднятых руках хвосты змей наг, а ногами с когтями попирающих тела наг. На этой центральной площадке правитель принимал почетных гостей, которые, поднимаясь вверх по ступеням, тем самым выражали свое к нему уважение. А вдоль всей террасы, на протяжении 300 м, изображена необычная вереница слонов в натуральную величину высотой 3 м, с погонщиками, в батальных сценах или в сценах королевской охоты.
На севере Террасу слонов продолжала Терраса прокаженного короля, образующая надежный бастион, каждая сторона которого равнялась 25 м. Горельефы Террасы прокаженного короля изображают мифических персонажей — девов и асур, окруженных женщинами. Эти прекрасно выполненные статуи — одно из последних значительных явлений кхмерского искусства в области скульптуры.
Что же касается «прокаженного короля», статуя которого дала название террасе, то это, как выяснилось, вовсе не король и не прокаженный, а судья ада. Известно, что во времена Ангкора терраса служила местом кремации. И вообще эта статуя, которую часто представляли как шедевр кхмерского искусства,— работы очень посредственной. Формы ее вялые, лишенные характерности и выразительности. Изображаемый персонаж сидит «по-явански», в позе «царского отдыха» с поднятым правым коленом, опершись на плиту из песчаника. Интересна скульптура только тем, что это единственная в Ангкоре статуя, изображающая нагого человека, правда без половых признаков.
На территории королевского дворца находится несколько храмов, о которых мы уже упоминали: Бапхуон, Прах Палилай и Пхименеакас. Первый храм — шиваитский — времен царствования Удаядитьявармана был сооружен до Ангкор Тхома, Пхименеакас — еще более древний, его строительство продолжалось в царствование Раджендравармана, Джаявармана V и Сурьявармана I. Стиль этих храмов отличается от стиля Ангкор Тхома, и они расположены в отдалении от центра, так как не входят в ансамбль королевского города Джаявармана VII.
Душа Ангкор Тхома, Байон, помещен в геометрическом центре города, на стыке двух больших осевых аллей, пересекающих его с севера на юг и с востока на запад. И если Ангкор Ват бесспорно является шедевром среди памятников группы Ангкора в силу его архитектурного совершенства, гармонии форм и планировки, воздушной стройности башен, безупречной классической красоты, то Байон излучает какое-то колдовское очарование, странное и волнующее, вопреки или, быть может, именно благодаря его несовершенству. Все поддаются этому странному обаянию, оно всюду: в развалинах башен, в лабиринтах дворов, террас, аллей с их таинственным полумраком, в его скульптурах, бесчисленных ликах из камня, в силе вызываемых ими образов, в человеческом тепле, к которому зачастую посетитель более чувствителен, чем к несколько холодному совершенству Ангкор Вата.
Огромное очарование и сейчас исходит от Байона, насколько же оно было сильнее в те времена, когда лес держал его в своих объятиях! Чтобы понять это, достаточно прочитать записи тех, кто видел его тогда. Вот свидетельство Пьера Лоти: «В хаосе колючего кустарника и свисающих лиан продираешься к храму, расчищая себе путь палкой. Лес тесно подступает к нему со всех сторон, душит, разрушает; громадные смоковницы выросли на развалинах и, завершив их разрушение, пустили корни всюду, вплоть до вершин башен, которые служат им основанием. Вот двери: они еле видны за бахромой свисающих сверху корней, подобных выцветшим прядям волос». Дойдя до самого сердца святилища, поэт разражается новым взрывом чувств: «Я поднимаю голову к башням, которые возвышаются надо мной, утопая в зелени, и невольно вздрагиваю: некто глядит на меня сверху, губы раздвинуты в улыбке... Вот еще одна такая улыбка на другой стене, вот третья, пятая, десятая... Эти улыбающиеся лики отовсюду следят за мной».
Возможно, кто-нибудь и пожалеет об этой романтике руин, но слишком велика разрушительная сила тропического леса, его лиан, протискивающихся между камнями как уродливые змеи, разрывая их, сбрасывая статуи с пьедесталов, опрокидывая башни. Только гигантский труд представителей Французской школы Дальнего Востока содействовал освобождению и сохранности храмов, которыми мы восхищаемся сегодня. В противном случае все они превратились бы в бесформенную груду камней, погребенных под переплетениями всеразрушающей растительности. Прекрасную характеристику этой природы дал Олдос Хаксли: «Кормите ее обильно, дайте ей сильные дозы тонизирующего тропического света, напоите ее тропическим дождем, и она выйдет из подчинения».
Освобождение Байона из-под власти тропического леса не уничтожило ореола тайны, которая окутывала его развалины. Это только позволило подробнее ознакомиться с памятником, но все больше загадок задают исследователю некоторые его детали.
Байон. Он изумляет и потрясает даже археологов — людей, которых самый характер занятий заставляет мыслить рационально и не отдаваться лирическому полету воображения. Вот что писал А. Маршаль, старейший из археологов, занимавшихся Ангкором, после того как двадцать лет прожил в непосредственной близости от этого памятника: «Неопределенная масса, подобная скале, обработанной людьми; впечатление странное и тем не менее величественное. Таков Байон, хаотичный, ни на что не похожий, удивительный памятник. Он потрясает настолько, что человек, пораженный невиданным зрелищем, забывает о недостатках архитектуры. Когда бы ни любоваться им — днем или ночью, в сиянии полной луны, невозможно отделаться от мысли, что перед тобою творение, принадлежащее другому миру, созданное существами, абсолютно нам чуждыми, с отличным от нашего мировоззрением. Так и кажется, что ты перенесся в те легендарные времена, когда бог Индра приказал возвести для своего сына, женившегося на дочери короля наг, дворец, подобный тому, в котором тот жил в небесной обители».
По правде говоря, когда впервые смотришь на Байон, с трудом различаешь детали; он производит впечатление каменной горы, доломитовой глыбы серых скал, разрушенных временем. По мере приближения на вершине горы вырисовываются силуэты байонских башен с каменными ликами.
И тем не менее тебя не покидает ощущение мелкомасштабности увиденного, особенно если перед этим ты посетил Ангкор Ват. Действительно, Байон гораздо меньше, чем его соперник. Внутри внешней ограды-галереи, длиною 160 на 140 м, заключена другая, внутренняя галерея, непосредственно опоясывающая сам храм. Ее размеры — 80 на 57 м. Внутри этого прямоугольника, который в сопоставлении с Ангкор Ватом имеет небольшие размеры — 215 на 187 м, все пространство занято круглой площадкой, служащей основанием для круглого же центрального массива диаметром 25 м. Этот массив состоит из центральной башни, окруженной двенадцатью другими с высеченными в них ликами, остальные башни сооружены на осевых павильонах и углах второй галереи, тоже с каменными ликами. Всего их пятьдесят четыре.
Посетителя, особенно если он имеет некоторое представление об архитектуре, поражает также, что планировка храма, как тонко отметил А. Пармантье, «производит странное впечатление тесноты и скученности; башни нагромождены одна рядом с другой, здания теснятся, почти не оставляя свободного пространства, дворы представляют собой настоящие колодцы без воздуха и света».
Причина всех этих конструктивных недостатков в том, что Байон неоднократно перестраивался. Не вдаваясь в подробности, отметим только, что раскопки на глубине около 3 м под плитами позволили обнаружить следы еще более древнего, первоначального Байона, представление о планировке которого можно получить, только разрушив новый Байон, что, конечно, нереально. Впрочем, все, что осталось от древнего Байона, говорит о том, что он ненамного старше дошедшего до нас храма и что, по-видимому, различные этапы строительства храма довольно быстро следовали один за другим.
Как и в Ангкор Вате, стены галерей Байона покрыты фресками на камне. И хотя их исполнение говорит о недостатке профессионального мастерства художников и о лихорадочной поспешности, с которой они работали, и потому часто оставляет желать лучшего, все же в целом они удивительно красивы благодаря присутствию в них человека и множества оживляющих деталей. Темы этих громадных композиций относятся к двум совершенно разным мирам. Сюжеты барельефов на стенах внешней галереи представляют собой важные события из истории Камбоджи и различные сцены народной жизни, тогда как внутренняя галерея отведена для изображения мира богов, эпизодов из легенд и эпических поэм.
Невозможно подробно описать все лепные украшения; ограничимся лишь беглым обзором наиболее характерных сцен, начиная с тех, которые находятся во внешней галерее. На трех регистрах восточной галереи изображен смотр войск. Вооруженных копьями воинов сопровождают музыканты, по бокам которых всадники потрясают копьями. Шутливые сцены сменяются военными сценами: перевозка продовольствия для войск на повозках, подобных тем, которые можно встретить на дорогах Камбоджи и в наши дни; принцессы в паланкинах, разглядывающие проходящих солдат; сцены из домашней жизни, дающие ценные сведения о жилищах того времени, которые схожи с современными жилищами камбоджийцев. Угловой юго-восточный павильон дает яркое представление о морском сражении между кхмерами и тямами; на военных джонках видны головы гребцов, а над ними — воины высокого роста, вооруженные копьями, луками и щитами. Изображение воды прелестно и наивно: это затопленный камбоджийский лес, наполненный рыбой, которая изображена настолько искусно, что можно распознать виды рыб. Но после небольшой сцены ловли рыбы накидной сетью совершенно нелогично следуют сцены из дворцовой жизни: танцы, беседы, партии в шахматы, состязания борцов и гладиаторов. Затем снова идет морское сражение, заканчивающееся победой короля, изображенного во дворце среди своих подданных. Все эти сцены наивно реалистичны и напоминают лучшие образцы примитивного индийского искусства, например на рельефах Бархута или Санчи.
Совершенно другой характер имеют барельефы внутренних галерей, посвященные различным сценам из легенд о Шиве, Вишну и их аватарах, Раме и Кришне. Эти сцены переплетаются с эпизодами, где фигурируют аскеты, принцы, принцессы. Здесь мы снова встречаемся со знаменитым сбиванием молочного моря; историей сына Кришны и Рукмини, брошенного демоном в море, проглоченного огромной рыбой и освобожденного подобно Ионе; десятируким Шивой, исполняющим космический танец между Вишну и четырехликим Брахмой в сопровождении Ганеши, бога-слона; легендой о Раване, провалившемся под гору, которую он сдвинул с места, чтобы сбросить с нее Шиву и Уму; сценами из «Махабхараты»; наконец, с легендой о прокаженном короле, отравленном змеиным ядом...
Однако сколь ни интересны эти, впрочем незаконченные, фрески Байона, главная его особенность и, более того, духовное содержание заключено в «башнях с ликами», которые и сделали Байон уникальным памятником искусства всех времен и народов. На эти гигантские сверхъестественные лики с загадочными улыбками ушло целое море чернил. Кое-кто совершенно не оценил их красоты, например миссионер Буйево в 1850г., увидевший их гораздо раньше Муо и нашедший эти изображения «благодушными и глупыми», или Лоти, который увидел на улыбающихся ликах с полуприкрытыми веками и плоскими большими носами выражение какой-то увядшей женственности. «О них можно было бы сказать, что это сдержанно насмешливые старые дамы».
Подобные уничижительные оценки в наше время не находят приверженцев. Сейчас наш искушенный взор в состоянии должным образом оценить эстетические представления Востока, столь отличные от наших. Башни Байона, по мнению всех, кто их видел,— самое волнующее и высшее достижение художественного гения кхмеров. Поражает сходство этих каменных ликов с лицами современных камбоджийцев: то же квадратное лицо, немного плоское, тот же нос, расширяющийся у широко вырезанных ноздрей, те же миндалевидные глаза, полные, четко очерченные губы, та же спокойная и доброжелательная улыбка — эта улыбка Ангкора, характерная для искусства Байона, таинственная, загадочная, которую иногда сравнивают с улыбкой Монны Лизы.
Специалисты-археологи зашли в тупик, пытаясь объяснить назначение этих башен, отбросив все эстетические соображения. Как мы видели, в течение длительного периода времени Байон рассматривали как Главную гору первого Ангкора, столицы Яшовармана I, как святилище бога-короля, королевской линги этого шиваитского правителя. Согласно этой гипотезе, лики, украшающие башни Байона, могут быть изображением Шивы или, что более вероятно, Брахмы, четырехликого бога-созидателя.
Когда Луи Фино установил, что скульптуры на фронтонах Байона несомненно буддийские и изображают Локешвару, пришлось допустить, что четырехликие образы на башнях — это изображения бодисатвы. И есть в них еще один элемент — буддийская символика, одной природы с шиваитской символикой королевской линги, воплощающей личность короля и сущность королевства. Поэтическое чутье Пьера Лоти позволило ему понять это, и он написал: «Со своей высоты эти четыре лика проникают взглядом всюду, взирая на мир сквозь опущенные веки с одним и тем же выражением насмешливого сожаления и той же снисходительной улыбкой: они утверждают, они неустанно внушают мысль о всеведении бога Ангкора».
И Лоти был прав, ибо бог Ангкора, о котором он писал,— это Локешвара милосердный, тот, чьи взоры устремлены на все четыре стороны вселенной, чтобы охранить все живущее, но в то же время это и король Джаяварман VII, отождествленный с Локешварой и простирающий, подобно бодисатве, свое высокое покровительство над всем королевством.
Байон — это гора Меру, космическая гора, центр мира, буддийский эквивалент Золотой горы, горы-храма, который возвышался в центре столицы короля шиваитов. Что же касается священной линги, предмета культа шиваитского короля, то ее буддийским эквивалентом был большой Будда, обнаруженный в 1933 г. в центральном алтаре Байона. Культ бога-короля благодаря Джаяварману VII переходит, таким образом, от брахманизма к буддизму, а это — главное нововведение великого правителя в религиозную традицию кхмерских королей и в культ королевского апофеоза.
* * *
Многочисленные надписи, отрывки из которых мы цитировали, стелы, иконография храмов и фронтонов, барельефы Ангкор Вата и Байона, рассказы китайских путешественников — все это позволяет составить довольно полное представление о жизни Ангкора, который в XII и начале XIII в. находился в апогее своего могущества в правление двух наиболее выдающихся кхмерских королей: Сурьявармана II и Джаявармана VII. Эти свидетельства дают возможность также понять, почему блестящая цивилизация, эта не имевшая себе равных материальная и военная сила, создавшая апофеоз правителей, была лебединой песней Анг-корского королевства: после нескольких десятилетий относительной стабильности наступил упадок, и уже никогда кхмерская империя не возрождалась в былом блеске.
Живая душа страны кхмеров — это король. Но король не только абсолютный монарх, сосредоточивший в своих руках политическую, военную и административную власть. Он, кроме того, живое воплощение бога: пиетет, которым его окружают подданные,— это религиозный культ бога-короля. Его можно сравнить, да и то лишь в известной мере, с культом далай-ламы в Тибете. В Камбодже, однако, власть короля была гораздо деспотичней.
Естественно, что при этом сердце страны — столица, в которой живет король, а сердце столицы — храм-гора, воздвигнутый в центре ее. Его назначение — хранить королевскую лингу или статую короля-Будды, отождествляемую с государем, в зависимости от того, буддист или брахманист король. Камбоджийский храм—это настоящий город в городе. У него свои высокие стены, своя жизнь, свое население из священников, их помощников, служителей, совершающих жертвоприношения, музыкантов, священных танцовщиц, слуг и рабов; своя сокровищница, где высятся горы золотой и серебряной посуды, драгоценностей, бриллиантов, жемчуга, драгоценных камней, роскошных одежд, ритуальных украшений, различных предметов культа; наконец, собственные склады, где хранятся запасы продовольствия для питания и жертвоприношений; свой скот, своя кухня и подсобные помещения. Надписи в Та Прохме и Прах Кхане рассказывают о многочисленном персонале этих храмов, об их сказочном богатстве, чрезмерных расходах на пышные церемонии и содержание алтаря. Они говорят, каким ужасным грузом являлось содержание всего этого великолепия для тысяч деревень и сотен тысяч крестьян, которые должны были не только обеспечивать жизнь храма, его священников и служителей, но также отправление культа и связанную с ним невероятную расточительность. Понятно, почему каста привилегированных, светские или духовные лица ангкорской Камбоджи, пользовавшиеся всеми благами, могли жить безмятежно, с улыбкой, «подобной цветам на деревьях и свету звезд в ночи». Надпись, которая говорит об этом, воздерживается от передачи на этот счет точки зрения сотен тысяч крестьян из тысяч деревень...
Культовые церемонии проходили в торжественной обстановке и с необычайной пышностью. Барельефы и надписи описывают бесконечно длинные процессии, сопровождавшиеся разнообразной музыкой — раковин, букцин, барабанов и гонгов; они повествуют о шествии божеств на золотых носилках, под украшенными драгоценностями зонтами, которые и в наши дни символизируют религиозную и королевскую власть. Все происходило так, как говорится в надписи: «Множество развевающихся в воздухе знамен, гармоничные звуки музыки, восходящие к небу, мелодичное пение под аккомпанемент струнных инструментов, танцовщицы, оживляющие процессию, превращали храм в место, подобное раю Индры».
Содержание храмов ложилось непосильным грузом на плечи народа, но это было лишь малой толикой по сравнению с нечеловеческим трудом, который был затрачен на их сооружение. Можно представить, каковы были усилия народа, создавшего в течение одного только царствования целый каменный мир: города, храмы, различные здания, бассейны, дороги, каналы, лечебницы, постоялые дворы, можно себе это представить, если вспомнить, сколько труда требовалось, по подсчетам Жоржа Гролье, для сооружения только одного храма Бантеай Чмар.
Ничего удивительного, что сила народа истощилась в этих продолжительных сверхчеловеческих усилиях, он оказался не в состоянии отразить нападения врагов, которые вскоре обрушились на страну. Увеличение налогов и повинностей в результате расходов на храмы и духовенство стало одной из причин популярности в народе буддизма Хинаяны, который принесли с собой завоеватели из Сиама.
Грандиозные строительные работы, которые были проведены в таком масштабе и за такое короткое время, смогли осуществиться лишь благодаря прекрасной организации; и мы знаем, что это было до некоторой степени связано с одной из форм рабства. Несомненно, рабство было значительно смягчено по сравнению с тем временем, о котором говорит китайский летописец, когда правители Фунани «захватывали силой и уводили в рабство жителей городов, которые не подчинялись добровольно», оно было менее жестоким и кровавым, чем у ассирийцев и египтян, но тем не менее рабство существовало. Из надписей мы узнаем, что существовали наследственные рабы, приписанные к храмам, и другие, приписанные к домам своих господ; у богатых вельмож часто было более сотни рабов из местных племен моев или лолов, или из побежденных. С рабами сравнительно хорошо обращались, и вся система скорее напоминала систему древнего Рима, чем Египта в эпоху строительства пирамид. Несмотря на это, многие рабы с трудом переносили свое положение, и в последние годы кхмерской империи происходили восстания рабов, которые безусловно содействовали ее падению.
Камни для строительства Ангкора доставлялись с гор Кулена, расположенных в 50 км к. северу от города; оттуда их перевозили водой или по суше до места стройки и складывали примитивным способом под присмотром мастеров-каменщиков. Если среди рабочих, занятых на строительстве храмов, были рабы, не следует делать вывод, что эти храмы строились только по принуждению, чтобы прославить правителей, одержимых манией величия. Безусловно, Джаяварманом VII владела страсть к строительству, но он заботился также и о благе своих подданных. Кроме того, для кхмеров, глубоко религиозных, участие в строительстве храма было делом весьма богоугодным, дающим большие заслуги.
Впрочем, произведения искусства не могут создаваться по принуждению. Архитекторы и скульпторы-профессионалы руководили работами и создавали статуи и фронтоны, но тем не менее Ангкор — это образец коллективного творчества, и творчества радостного; он— воплощение глубокой народной веры, подобно нашим романским соборам, его современникам. Правда, радость сменилась усталостью, из-за длительных и напряженных усилий, но нельзя забывать и об энтузиазме и творческом жаре, благодаря которым Ангкор стал как бы выражением души всего народа.
Поскольку король получал свою власть от бога, воплощением которого он являлся, его власть была абсолютной; вся земля в королевстве принадлежала ему; ни одна торговая сделка, ни одно дарение, ни один обмен не проходили без его согласия. Он назначал чиновников, которые стояли во главе армии и руководили внешней политикой королевства. Однако власть, полученную от бога и не принадлежащую лично ему, король должен был употреблять для блага народа. Поскольку король был частью космического порядка, ему надлежало поддерживать в своем государстве общественный порядок, который был одним из проявлений космического. И несомненно, что для Джаявармана VII буддийское благочестие было движущей силой его социальной и политической деятельности.
Не сохранилось никаких следов от жилищ короля и его двора, которые строились, как известно, из легко разрушавшихся материалов. Однако в записках Чжоу Да-гуаня, который посетил Ангкор в XIII в., вскоре после смерти Джаявармана VII, имеется описание Ангкор Тхома. Он был такой, каким мы его знаем сейчас, с его стенами, рвами, пятью монументальными воротами, Байоном — «Золотой башней» — в центре города, Б'апхуоном — «Медной башней» — в одном ли43 к северу от него, Королевской площадью, Пном Бакхенгом, двумя прудами Барая и т. д.
Здания королевского дворца образовали ансамбль сооружений с крышами из черепицы зеленого и золотого цвета с приподнятыми углами. Они были обнесены высокими стенами из темно-красного латерита с башней, на верхушке которой имелся гонг, отмечающий время. Здания были одноэтажные и сооружались прямо на земле или ставились на сваи. Застройка производилась по кварталам, из которых каждый имел свое назначение: помещения для короля, его семьи, министров, высших религиозных сановников, для приемов, гаремы, службы, кухни... В каждом из этих кварталов под прямым углом строились прямоугольные павильоны, с тем чтобы выделить центральный двор; примерно таково же расположение помещений в современном королевском дворце в Пномпене.
Единственной частью дворца, открытой для народа, были залы для приемов. Они отличались неслыханной роскошью. Их крыши из позолоченной черепицы сверкали на солнце. Внутренние перегородки из драгоценного дерева были украшены изящной скульптурой, бронзой, золотом, зеркалами, парчой. Деревянные колонны стояли на консолях и поддерживали богато орнаментированные балки; колонны были покрыты резьбой, позолочены и украшены зеркалами. В конце громадного зала перед одним из окон стоял на возвышении трон короля, сделанный из золота и ценных пород дерева. На нем сидел король во время приемов. В особые дни здесь король показывался народу.
Чжоу Да-гуань описал и одежду короля: «Только один король может носить платье из тканей со сплошным узором. Он носит золотую диадему, напоминающую те, которые находятся на голове у Ваджрадхаров. Когда он без диадемы, он переплетает свои волосы душистыми цветами, похожими на жасмин. На шее у него около трех фунтов крупных жемчужин, на запястьях, лодыжках и на пальцах он носит браслеты и золотые кольца с камнем «кошачий глаз». Он ходит босиком и подошвы его ног и ладони выкрашены красной краской. Когда он выходит, то держит в руке золотой меч». Краска, о которой говорит Чжоу Да-гуань,— экстракт сандалового дерева. Этот обычай еще и сейчас распространен в Камбодже, но не у знати, а среди народа.
По рассказу Чжоу Да-гуаня, правитель спал на вершине «Золотой башни», расположенной в центре дворца. Мы знаем, что речь идет о храме Пхименеакас. Китайский путешественник добавляет пикантные детали: «Все местные жители считают, что в башне живет душа девятиглавой змеи, властительницы земли и всего королевства. Каждую ночь она принимает образ женщины. Сначала правитель делит с ней ложе, затем покидает башню и может идти спать к своим женам и наложницам. Если в одну из ночей душа змеи не появится, значит, королю пришло время умереть. Если король хотя бы одну ночь не поднимется в башню, случится несчастье». Эта легенда интересна тем, что мы узнаем о существовании древнего примитивного культа наг во времена Джаявармана VII.
Сразу за залом для приемов располагалась стража, вооруженная мечами, копьями и щитами с изображениями чудовищ. На стражниках были шлемы, украшенные фигурами фантастических животных, стража охраняла доступ в первый двор, куда разрешалось проходить офицерам и чиновникам королевского дворца, министрам, членам суда, инспекторам административных служб, инспекторам ворот и войск, начальникам над королевскими слонами, начальникам королевских складов и многим другим лицам. Внутри этих помещений тоже стояли стражи, но во избежание несчастных случаев, которые могли произойти в тесной толпе должностных лиц, на копья были надеты предохранительные шары! Разнообразное оружие заполняло государственный арсенал: латы, сабли, мечи, метательные ножи, копья, соединенные цепью по два, которые в бою держали два солдата, катапульты, арбалеты, баллисты на колесах или предназначенные для перевозки на слонах. На озере Тонлесап находился военный флот, состоявший из лодок с «броней» от стрел, сплетенной из ивовых прутьев; лодки приводились в движение гребцами и перевозили «десантные отряды»; в распоряжении флота имелись быстроходные парусные лодки для разведки и внезапных нападений.
Второй двор с высокими деревьями представлял собой прекрасный тенистый парк,— в него выходили парадные комнаты, где король принимал сановников: принцев, министров, священников, глав религиозных сект, королевского жреца — наставника короля, который переживал вместе с ним волнения в день коронации и руководил самыми важными религиозными церемониями.
«Среди этого собрания избранных, в окружении пажей, носителей опахал, слуг, на троне, украшенном золотом, бронзовые ножки которого сделаны в форме наг, сидит король. Золотая диадема с вкрапленными в нее камнями стягивает ему лоб, двойная перевязь чеканного золота перекрещивается на обнаженной груди. Складки парчовой одежды с крупным узором переливаются и красиво лежат на бедрах. Его ладони выкрашены в красный цвет освежающим сандалом. Все насыщено благовониями, которые медленно растекаются в воздухе от легкого покачивания опахал в виде хвоста павлина. Одну ногу положив на престол, другую свесив вниз, Хранимый Богами слушает сановников, которые его окружают».
В личных покоях его охраняют амазонки, которые пропускают только женщин, принадлежащих к королевскому дому, отличая их по специальной прическе. Кроме первой королевы король имеет многочисленных наложниц высокого ранга, часто дочерей властителей других государств. Эти союзы позволяют устанавливать полезные связи. «Тысяча молодых принцесс, подобных богине красоты, были предоставлены в его распоряжение, они различаются одеждами, прическами, сделанными по моде их родины, но всех их объединяет страстная любовь к нему». Помимо высокопоставленных жен в королевском дворце живут еще многочисленные наложницы менее высокого ранга, танцовщицы, сотни женщин, занимающихся хозяйством, скромные горничные и очаровательные цветочницы.
В глубине королевского дворца кухни, служебные помещения, склады составляют целый маленький город, кишащий торговцами, слугами, ремесленниками, с многочисленными конюшнями, ткацкими, ювелирными и оружейными мастерскими. Куча поваров старается приготовить лакомые блюда, любимые правителем, все пряности Востока, самые редкие продукты используются здесь. Наконец, в одном из уголков королевского дворца имеется и тюрьма для смутьянов и легкомысленных женщин.
Административное управление при Джаявармане VII было одним из самых сложных и одновременно самых совершенных, какие только известны в странах Дальнего Востока; об этом можно получить представление на основании отдельных упоминаний в надписях. Титулы и связанные с ними функции были бесконечно разнообразны. Страна делилась на округа, начиная с самого малого — деревенской общины и кончая вице-королевством. Многочисленная армия чиновников обеспечивала четкую работу административной машины, построенной на строго иерархических принципах.
Одни чиновники обязаны были собирать налоги, другие — изымать у крестьян часть урожая для государственных складов, запасы которых использовались в случае голода или неурожая.
Теоретически земля принадлежала королю, однако пользовались ее 'плодами крестьяне, которые ее обрабатывали; распределение «высоких» и «низких» земель производилось очень тщательно, с соблюдением закона и справедливости. Кстати, декреты об этом распределении—одна из наиболее часто встречающихся тем в надписях. Торговля регламентировалась королем; инспекторы и торговцы обязаны были следить за тем, чтобы цены не- превышали назначенных. Любопытно, что в стране, так строго управляемой, как Камбоджа, не существовало денег и вся торговля велась путем обмена или при помощи товара-эталона, кусочков серебра или золота. Торговля процветала. В стране было множество торговцев из Китая, Явы, Индии, которые приезжали за товарами в Камбоджу, поднимались на своих джонках к столице и везли туда золото, ртуть, китайскую бумагу, изделия из стекла, серу, посуду из фарфора, киноварь, а вывозили из Камбоджи рис, пряности, алоэ, кардамон, рога носорогов, перья диких павлинов и зимородков, медь и олово из рудников Ку-лена. В квартале, расположенном вокруг дворца, жили принцы, высшие чиновники, важные сановники, иностранные послы, крупные торговцы, а также ремесленники, обслуживавшие богатых клиентов: ювелиры, ткачи, художники, скульпторы, архитекторы, литейщики, вышивальщики, мастера по лаку и золоту, чеканщики.
В Камбодже Чжоу Да-гуань отмечает три категории священников. Он различает «Пан-ки, одевающихся, как остальные люди, за исключением белой тесьмы вокруг шеи, которая служит знаком принадлежности к образованным; затем идут чу-ку, которые бреют голову, носят желтые одежды, оставляя открытым правое плечо, и ходят босыми, стремясь во всем подражать Будде Шакья-муни, которого они называют По-лай; едят они только раз в день и читают многочисленные тексты, записанные на пальмовых листьях, наконец, идут па-ссе-вей, почитатели линги, большого камня, похожего на камень алтаря бога земли в Китае». В этом описании легко узнать брахманов, находящихся при дворе, буддийских монахов и шиваитских аскетов. Описанные здесь буддийские монахи похожи на тех, которые существуют и в наши дни, не отличаясь от них даже в мелочах.
За королевским дворцом и окружающим его кварталом простирается бесконечный город простолюдинов, строения которого скрыты листвой деревьев. Он напоминает не город, а скорее скопление деревень, отделенных друг от друга полями или рисовыми плантациями. Притаившись под тенью арека или сахарных пальм, скрывшись за живой изгородью из бамбука или сахарного тростника, дома жителей города, вероятно, походили на те, которые мы видим теперь. Это были дома на сваях, куда поднимаются по деревянной лестнице, простым ступенькам или по стволу дерева со сделанными на нем зарубками, живописные строения со стенами и потолком из сплетенного бамбука, с крышей из соломы, дающей прохладу и такой удобной в жаркое время. Под домом — тележки, ткацкий станок, гончарный круг или же собаки, свиньи, скот... Каналы пересекают город и соединяют построенные королями громадные баран. Они облегчают орошение рисовых полей; здесь же играют и купаются дети, стирают белье и совершают частые омовения женщины, одетые в саронги44, которые являются для них одновременно одеждой и своеобразным купальным костюмом; здесь мужчины занимаются рьгбной ловлей для пропитания семьи, а женщины прядут, ткут, толкут рис с помощью громадного песта, который опускают равномерно в огромную каменную ступу, или же возятся с детьми. Здесь же в грязи лежит и дремлет в тени буйвол, богатство камбоджийца.
Официально общественная организация кхмерского королевства была скопирована с индийской, вместе с ее четырьмя главными кастами. Брахманы — священники и ученые, которым надлежало совершать ведические жертвоприношения, кшатрии — благородные и воины, вайшьи — торговцы и дельцы, шудра — рабочие, ремесленники и рабы. Первые две касты являли собой подлинную аристократию королевства, в которую не входили две последующие, а четвертая была даже лишена всяких политических прав.
В действительности различия между кастами были гораздо менее резкими, чем в Индии, и правило эндогамии, запрещавшее всякие брачные союзы между разными кастами, было тоже гораздо менее строгим. Положение крестьян было не таким тяжелым, как могло показаться, если исходить из того, что по традиции земля находилась в полной собственности короля. Фактически крестьянин был владельцем своего рисового поля, дающего урожай благодаря ирригационным работам, которые проводились при разных королях. В повседневной жизни не было различий между представителями каст; даже рабы считались как бы членами семьи.
Еще более, чем писаным законам, жизнь камбоджийцев подчинялась обычаям предков, сохранившимся от древней аустро-азиатской культуры первых жителей Фунани и Ченлы. Таким образом, сохранился старый обычай «предпочтительной женитьбы», обязывающий определенного члена семьи жениться на определенной двоюродной сестре с целью жесткого регулирования состава семейного клана и ограничения браков. Все стадии жизни камбоджийца — рождение, половая зрелость, женитьба, смерть — отмечались религиозными обрядами очень древнего происхождения и совершенно отличными от брахманских или буддийских церемоний. Большинство современных камбоджийских праздников также ничего общего не имеют с существующими в стране религиями и являются пережитками анимистических верований кхмеров, предков современных камбоджийцев; таков, например, праздник Нового года; праздник урожая риса, который отмечается состязанием между юношами и девушками, олицетворяющим соединение двух начал природы; праздник первой борозды; праздник сбора урожая; праздник вод, связанный с изменением режима вод озера Тонлесап. Трупы умерших либо сжигали, либо оставляли на произвол судьбы, и они пожирались птицами. Этим объясняется тот любопытный факт, что кхмерские города не имели никаких некрополей типа наших кладбищ45 и что там никогда не находили костей. В то же время нам известны места кремации, например Терраса прокаженного короля в Ангкор Тхоме.
Нравы были довольно свободными, и проституция, более или менее официально признанная, даже священная, была очень распространена. Странный обычай предоставлял право священнику лишать девственности девушку в возрасте от семи до девяти лет, если она принадлежала к семье, занимающей высокое положение, и в возрасте около одиннадцати лет, если она была из менее влиятельной семьи; только священники считались в достаточной степени обладающими силой, чтобы справиться с опасностью нарушения «табу крови». В обмен за эту важную услугу они получали от семьи подарки, соответствующие ее положению и доходам: вино, рис, шелковую или льняную ткань, серебро или какую-либо драгоценность; в бедных семьях они делали это бесплатно, считая своей единственной наградой удовольствие от сознания выполненного акта милосердия... Несомненно, они охотно жертвовали собой для выполнения подобного действия!
По правде говоря, операция носила скорее хирургический характер, ибо дефлорация совершалась рукой священника, которую он затем омывал вином, после чего все присутствующие смачивали себе лоб этим вином; все это проходило среди песен, танцев и всяких развлечений. Правда, злые языки того времени говорили, что часто операция производилась более естественным образом.
В этом обществе с примитивной организацией женщины были окружены большим уважением, идущим от матриархата. Они пользовались неограниченной свободой, могли заниматься торговлей, принимали активное участие в государственных делах и часто занимали высокие административные посты, в том числе судебные. Некоторые женщины пользовались славой за их познания в астрологии и науках, другие — за их заслуги в области религии. И примеры этому мы видели. Наследование престола шло часто по материнской линии, и некоторые из претендентов, имея равные права по отцовской лииии, благодаря материнской получали преимущество. Не исключено, что камбоджийский трон на короткое время занимали женщины, как было, например, с вдовой Джаявармана I, Джаядеви, которая, по мнению некоторых историков, занимала какое-то время трон после умершего короля, своего супруга. Несомненно, что вдовы правителей, даже индуистов, выходили вторично замуж за тех, кто сменял их мужа на троне, в то время как вторичное замужество по законам ортодоксального брахманизма считается мерзким грехом. В Ангкоре существовали многочисленные празднества, и часто весь народ, вплоть до самых ничтожных шудра, принимал в них участие. Чжоу Да-гуань дает подробное описание одного из таких празднеств. Оно проходило на королевской площади перед глазами правителя, сидевшего на богато украшенной трибуне в центре Террасы слонов. Весь народ приглашался на этот праздник. «Перед дворцом стоял большой помост, который вмещал более тысячи зрителей. Его украсили фонарями и цветами. Напротив возвели леса и на вершине расположили петарды и ракеты. Как только спустилась ночь, правителя пригласили на праздник...
В каждом месяце по празднику: в девятом месяце года праздник заключается в том, что в городе собирают жителей королевства и проводят их перед дворцом; в пятом месяце года собирают изображения будд со всего королевства, приносят воду и в присутствии короля омывают их...
Когда начинается выход короля, то впереди движется кавалерия, затем несут знамена, штандарты и следует оркестр. Затем выступают придворные дамы, числом от 300 до 500, в узорчатой одежде, с цветами в волосах, держа в руках большие свечи. Далее идут придворные дамы, несущие золотые и серебряные предметы королевского обихода, а также различные украшения... За ними женщины, держащие в руках копье и щит; это личная охрана короля... Затем следуют повозки, украшенные золотом, запряженные лошадьми и козами. Министры и принцы едут верхом на слонах; у них бесчисленное множество красных зонтов. Далее появляются жены и наложницы короля в паланкинах и на спинах слонов. Их несомненно более ста, под зонтами, украшенными золотом. Позади всех едет король, стоя на слоне и держа в руках драгоценный меч. Бивни слона позолочены. Рядом с ним несут более двадцати белых зонтов с золотыми ручками. Вокруг короля шествует множество других слонов и охраняющая его стража верхом на лошадях».
Читая это описание, думаешь, будто ожили не только те шествия, которые изображаются на барельефах Ангкор Тхома, по и современные камбоджийские праздники, ибо почти все сохранилось в точности, как было. И сейчас народ с чувством уважения и почитания теснится вокруг королевского павильона во время праздника вод или первой борозды, падая ниц, когда появляется король. Толпы Ангкора не должны были слишком отличаться от тех, которых мы видим сейчас в Пномпене. Камбоджийский народ с тех пор не изменился ни морально, ни физически. Уже тогда он страстно любил праздники, шум, песни, музыку, танцы — все, что может развлечь в жизни простой и монотонной, которую он ведет; уже тогда он отличался миролюбивой душой, врожденным благородством, наивной и добродушной веселостью, которые составляют очарование этого милого и мягкого народа.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
УПАДОК
Достарыңызбен бөлісу: |