Благовествование никодиму бальве
жүктеу/скачать 2.62 Mb.
|
|
Хор школьников великолепно исполнил некоторые строфы из старинного гимна, написанного в несть священного венчания на царство Николая Первого, - «Колена Россы преклоните» и гимн в честь Крестителя Руси, князя Владимира - «Верою Русской свободна незыблема наша Держава».
В спальне особняка Ляпина, цесаревич разоблачаясь опочивать, по-приятельски говорил князю Барятинскому: - За столом я выглядел весьма смешным. Я потерял дар речи. Сидит рядом со мной эдакий небесный ангел и на чистом французском языке обращается: «Ваше высочество, вы не находите, что наши места не уступают Швейцарии?» Я молчу, мои уста не подвластны мне. А она?! Кокетливо улыбаясь, повторяет свой вопрос на английском. О Боже! А голос, словно серебряные колокольчики... Владимир Анатольевич, почему не запланировали танцы?
- Ах, Владимир Анатольевич, почему среди наших придворных фрейлин нет такой красавицы, как Александра? - Князь пожал плечами. - Вы обратили внимание, какой у неё изысканный слог! А манеры! Она элегантна и умна. Вы узнали, какова её степень родовитости? - Ваше высочество, она дочь мастерового Бориса Вершинина. - Гм...
- Окончила Егорьевскую заводскую школу и, как наиболее способная, была рекомендована в Барнаульское горное училище... - Вот как... - После окончания училища служит в заводской школе учителем, - закончил князь. - Мила, мила дочь мастерового. А начальник завода Ляпин - шельма. Подготовьте благодарственные телеграммы на имя Ляпина и Александры Борисовны. Мы их отправим из Томска. Вы свободны. Никодим, в те вечерние часы, когда вы с Александрой, многократно повторяя одно и то же, обменивались впечатлениями о прожитом дне, вспоминали фразы, реплики и курьёзы, временами - целуясь, Николай Александрович лежал в роскошной кровати, читал рассказ Льва Толстого «Поликушка», часто откладывал книгу, улыбался самому себе; он уходил ко сну в самом блаженном настроении. ...Ох, как скованно себя чувствуешь, будучи цесаревичем. Рано утром следующего дня Николай Александрович покинул Егорьевск и отправился в Томск. Многие крестьяне сопровождали цесаревича до Коурака, иные ещё дальше. --------
+ Мень - пляска с песнями. Когда в Индии вице-король маркиз Лэнсдоун, забыв, на время, о своём положении индийского полубога, выехал в парадной форме с генералом Робертсом и с высшими чиновниками из Калькутты на станцию Флоурах навстречу великому князю цесаревичу, в этот день из Томска в Гуто- во, а там на Коурак и через Салаирский кряж в Егорьевск вёз губернаторский почтовый чиновник пакет с большой предосторожностью, ибо инструктировал его сам губернский почтовый начальник о секретности и особой важности документа. В Егорьевской заводской школе чиновник пригласил Александру в пустой зал, и, высказывая тысячу извинений, попросил расписаться в собственноручном получении пакета. Ты помнишь, Никодим, в каком трепетном волнении вы вместе с Александрой распечатали пакет. Ты вынул из него открытку с видом центра города Владивостока и бухты Золотой Рог. На обратной стороне открытки прочитали:
«Забавно», пройдёт всего несколько десятков лет и в России будут писать и говорить, что Николай Второй был и слабохарактерным, и ума недалёкого, и самый жестокий... В тот же день, когда ты впервые надел ризу, на голову тричастный клобук, - в Бомбее произошёл «смешной инцидент»: Бомбейский генерал-губернатор всячески старался оказаться как бы случайно по правую сторону от великого князя и постоянно забегал вперёд, заступая ему дорогу... Наследник был достаточно умён, чтобы обращать на это внимание. Дело дошло до Лондона и кончилось внушительной встряской генерал-губернатору, слишком ревниво оберегающему свой престиж 4 в ущерб обязанностям гостеприимства и вежливости. ...Не буду я тебя, Никодим, отвлекать рассказом о покушении на цесаревича в Японии, в городе Отсу, но одну депешу князя Барятинского из города Киото напомню: «Сегодня, во время проезда по городу, полицейский нижний чин из самураев ударил цесаревича саблей по голове; рана около двух дюймов длины, кожа рассечена до кости. Опасности нет. Вернулся в Киото. Чувствует себя весьма удовлетворительно, весел, не ложился, желает продолжать путешествие. Цесаревич привёл всех в восторг своим хладнокровием и добротой по отношению к японцам, которые в полном отчаянии, как власти, так и народ. Сам император приезжает завтра из Токио». А в Петербурге императрица Мария Фёдоровна, жена Александра Третьего, урождённая принцесса Мария-Дагмара-Датская, дочь короля Христиана Девятого, в волнении и беспокойстве за сына, получила дюжины телеграмм от султанов и шахов, президентов и Папы, простого люда, с выражением скорби и симпатий. Среди них была одна самая трогательная, воистину её послала мать. Но всех придворных она привела в тупик. Телеграмма была подписана: «Наriсо». Кто это? Знатоки утверждали: это «Нariсоt!» - фасоль. Дипломаты отвергли. «Наriсо» - это имя царствующей императрицы Японии. А в переводе оно звучит поэтическим словом «Весна». Ты, Никодим, я вижу по твоим глазам, готов спросить: а какова судьба преступника по имени Туда? Он был приговорён японским судом к пожизненной каторге, что является высшей мерой наказания за покушение на частное лицо. А мог ли он быть приговорён к смерти? Нет. По японским законам к смерти приговаривается тот, кто покушается на члена императорской семьи Японии. И прибыл цесаревич Николай Александрович во Владивосток тремя неделями раньше срока. И была великая суета. Уже фрегат «Память Азова» входил в бухту Золотой Рог, а матросы, рискуя разбиться, развешивали на домах транспаранты и гирлянды из живых цветов. Вот и день наступил, что войдёт в память не только русского народа, но и всех чад господних. Высочайший рескрипт, рождённый устами Императора Александра Третьего семнадцатого марта девяносто первого года, извещал всех жителей Сибири и Дальнего Востока: всех. И ты, отец Никодим, я помню, в этот день в храме Чудотворца Николая, по просьбе мирян троекратно читал его. Не забыл? Я дословно напомню тебе. «Ваше Императорское Высочество. Повелев ныне приступить к постройке сплошной, через всю Сибирь, железной дороги, имеющей соединить обильныя дарами природы сибирские области и сетью внутренних сообщений, я поручаю вам объявить таковую волю мою, по вступлении вами вновь на русскую землю, после обозрения иноземных стран востока. Вместе с тем возлагаю на вас совершение во Владивостоке закладки разрешённого к сооружению на счёт казны и непосредственным распоряжением правительства уссурийского участка великого сибирского пути. Знаменательное ваше участие в начинании предпринимаемого мною сего истинно народного дела да послужит новым свидетельством душевного моего стремления облегчить сношение Сибири с прочими частями империи и тем явит сему краю, близкому моему сердцу — живейшее моё попечение о мирном его преуспевании. Призывая благоволение Господне предстоящий вам продолжительный путь по России, пребываю искренне вас любящий Александр». ...Да, Никодим, время уходит, а за ним и дела человеческие, но не у всех. Чадо господнее, если ценит пращуров своих, дорожит и любым начинанием их, а особенно, если это дело для Отечества было задумано и для него свершалось. И писал отец сыну: «Ваше Императорское Высочество. Прибыв после дальнего плавания в пределы земли русской, вы, согласно повелению моему, положили во Владивостоке, в 19 день мая 1891 года, начало сооружения предначертанного мною, сплошного сибирского железнодорожного пути. Ныне, назначая вас председателем комитета сибирской железной дороги, я поручаю вам привести это дело мира и просветительной задачи России на восток к концу. Да поможет вам Всевышний осуществить предприятие, столь близко принимаемое мною к сердцу, совместно с теми предположениями, который должны способствовать заселению и промышленному развитию Сибири. Твёрдо верю, что вы оправдаете надежды мои и дорогой России. Искренне и от души любящий вас Александр». На обратном пути в Санкт-Петербург, с третьего по шестое июля тысяча восемьсот девяносто первого года, цесаревич Николай Александрович был в Томске. ...Никодим, горю я желанием обстоятельно рассказать тебе об этих днях, но не время. Только о двух маленьких эпизодах не могу умолчать. Четвёртого июля, во время завтрака, Его Высочество изволил сидеть за столом между супругой начальника губернии по правую сторону и Его Преосвященством Макарием по левую сторону. Всё помнил епископ из прошлой встречи, и оркестр играл те пьесы, что с трепетом воспринимал цесаревич в Егорьевске, но видел Макарий: не волновали Николая Александровича они в этот раз. «Видно от усталости длительного путешествия», - подумал Его Преосвященство. Но когда хор певчих запел гимн в честь князя Владимира - «Верою Русской свободна незыблема наша Держава», Его Высочество повернулся к Епископу и тихо спросил: - Как поживает дочь мастерового Александра Борисовна Вершинина? - Она на пути пред рождением первенца. Красиво пел учитель Никодим... - Ещё в феврале рукоположил я его во священники. - Благодарю вас, Ваше Преосвященство, за те минуты радости. Я их всегда буду помнить. - Цесаревич умолк, отпил из фужера глоток вина. - Вечно будет Русь благодатной, имея таких красивых чад господних, - произнёс он как бы себе, а вновь повернувшись к епископу, шепнул: - Многое я бы отдал, чтобы ощутить в себе то истинно райское волнение, любуясь её необычайной красотой и вслушиваясь в её голос. Но не мне и не вам это дано, Ваше Преосвященство. Пятого июля цесаревичу Николаю Александровичу были представлены депутации города Каинска купец Лучшее, из города Колывани купец Жернаков, из Кулунды купец Андрей Фёдорович Пороков - твой дядя, Никодим. - Не поверю! - возразил Никодим. - Это, знать, моего отца Каллиника родной брат. Да не было и нет у моего отца брата. Ну, Николай Чудотворец, ты так договоришься, что и в свите, которая сопровождала цесаревича, есть мои родственники. - В свите, что сопровождала Николая Александровича, твоих родственников нет. А вот при дворе императорского величества имеются... Но об этом чуть позже. -Жалею, очень рано покинула свет Божий мать твоя, матушка Фёкла. Не поласкала она тебя, не долюбила батюшку Каллиника. И он, вдовый, после её смерти, много лет был вне прихода. Потом окреп. ...Слышу я его бормотание через стену. Знаю, сидит он за столом, никого к себе не пускает, ни с кем не желает вести разговор. Пишет о тех, кого помнит. Душой болеет за мирян своего прихода. Но если батюшка Каллиник болен душой только за маслянинцев, то кто будет болеть за миллионы, за тех, кого ждёт трагическая смерть от голода? Только Господь Бог! В России, Никодим, с осени 1891 года семнадцать губерний охватил голод. Около двадцати миллионов чад господних бедствует. В среднем на год всего по пятнадцать пудов в сыром виде растительной пищи приходится на чадо. Создан комитет. Возглавляет его цесаревич. К концу ноября потрачено на продовольствие шестьдесят миллионов рублей. Помощь голодающим идёт отовсюду. Сто тысяч рублей прислал эмир Бухары, пароход «Индиана» привёз муку из Соединённых штатов, благотворительная лотерея собрала пять миллионов рублей... Александра получила от цесаревича последнюю открытку: вид Московского кремля. Его Высочество писал: «Посетив Троице-Сергиеву лавру, я молил Бога дать вам многие лета для радости православного мира. Н». В воскресенье шестнадцатого февраля того года у тебя родился сын. Нарекли ему имя праведника Максима. В этот же день, утром, Государь Александр Третий и цесаревич Николай Александрович пили чай. Обмолвились они всего парами фраз: - Читали, Николай Александрович? - спросил Государь. - Финансовая сторона очень слаба, - ответил цесаревич. - О принцессе Маргарите пошёл слух. Дошли до того, что ждут не дождутся, когда мы объявим вас женихом и невестой. - Гм... - цесаревич вспомнил Александру. Чуть позже Государь принял французских сенаторов. Они подали ему записку о железнодорожной концессии. Государь, недовольный, принял её, положил на стол, в ответ проговорил: Господа, решение в отношении Сибирской железной дороги принято и не может быть изменено, на что, впрочем, окончательный ответ вы получите от министра финансов. Я ему передам вашу записку. Французы удалились. Государь сел к столу и на французской записке написал: «У нас решено строить Сибирскую железную дорогу своими средствами на казённый счёт, не допуская даже частной компании; с какой стати передавать им, и притом финансовая сторона их проекта, говорят, очень слаба». ...Да, Никодим, какими бы вы в будущем не представляли своих пращуров, простых людишек или августейших, они умели постоять за Россию. Голод пошёл на спад. Уже было потрачено на помощь голодающим сто пятьдесят миллионов рублей. Императорский двор прожил зиму без придворных праздников. В середине апреля получил Николай Александрович долгожданную весточку из Маслянино.
В тот час, когда телеграмма от Его Императорского Высочества с содержанием: «Поступайте, как Бог велит» пришла в Маслянино, цесаревич в обществе Дмитрия Бенкендорфа и великих князей заглушал вином свои чувства любви к Егорьевской красавице Александре, ныне твоей матушке, отец Никодим. Пора мне, Никодим, пора перейти к пращурам Бальв. Но хочу тебя заверить: НАЧАЛО большое, Транссибирскую дорогу построите скоро, прочно и дёшево. Но есть у меня сомнение: хватит ли у вас ума и доброй памяти помнить о тех, КТО вам Отечество прославлял. --------
+ Музей в Егорьевске существовал до 1920 года. К сожалению, дальнейшая судьба его неизвестна. ФИЛИПП БАЛЬВА Не знал я, Никодим, тот далёкий корень поколений Бальв, что жил на Псковской земле. Уже здесь, в Сибири, с Филиппом Бальвой свела меня судьба. Древле праотцы ваши служили православной церкви, один другому передавали в наследство не имение, а слово Божие. Но не раз я слышал от Филиппа рассказ, как однажды он тёмной ночью был сторожем церкви, а светлым утром - во дьяконы посвящён. В полночь, из церкви Василия Великого на Горке, во Пскове, раздавался и разносился далеко вокруг необычайно трубный человеческий голос. От него дрожали стёкла и выли собаки. Колодник+ на время цепенел, душа его замирала. На второй или на третий крик колодник приходил в себя и начинал понимать, о чём кричит молодой сторож церкви Филипп. Наградил же Господь Бог голосом человека, в церкви псалом читает, а за десять вёрст слышно. Но не только колодник услышал и понял, о чём читал сторож, услышали и путники, что спешно ехали на тройке. И велел старший из путников повернуть к храму, чтобы глянуть на громословца.
--------
+ Колодник - ночной стражник с деревянными брусками. Боярин, кто ты - мне не ведомо и интереса не имею к тебе. Но как ты можешь спрашивать, зачем я читаю Святое писание? Все православные должны читать. А я тем более. Я хочу быть дьяконом. Путник улыбнулся, прикрыв губы ладонью. -Не хочешь ли ты со мной поспорить? - спросил неизвестный Филиппу прихожанин, а глаза засверкали азартом. -О чём? - поинтересовался Филипп. -О вере в Господа Бога. -Если каждый путник будет спорить с дьяконом, то мир перевернётся, - произнёс Филипп, а стёкла окон ещё долго звенели. -Но ты пока не дьякон... -Через пять лет буду. Мне бы голос поубавить... -Пусть будет по твоему. Аминь. В спор с тобой нет резона вступать. А укрепиться в истине Святого писания я бы хотел. Скажи мне, видел ли кто Бога? -В Первом послании апостола Иоанна Богослова говорится, что никто никогда не видел Бога. Сие можно прочитать в четвёртой главе, стих двадцатый, - быстро ответил Филипп. Молодец, будущий дьякон. Молодец... -Но я не всё сказал. Пророк Михей объявляет царям Иосафату Иудейскому и Ахаву Израильскому: «Я видел господа, сидящего на престоле, своём, и всё воинство небесное стояло при нём, по правую и левую руку его. . .» Ах ты, еретик, цитатник, негодник, ну я тебе покажу всякую чушь плести, - незнакомец замахнулся на Филиппа посохом. -Э, боярин, мне не впервой выгонять разбойников из храма, но таких, кто меня хулит, бранит и оскорбляет, я не намерен только выгонять. Поддам-ка я тебе, непрошенный гость, пять ударов палкой. И запомни: в храме надо молиться, а не браниться, крест целовать, а не руки распускать. -Да я тебя в темнице сгною! - закричал пришелец. - Ты у меня в Сибирь пойдёшь! -Вот и ещё два удара заработал. Филипп вытащил из-под лавки длинную палку и, размахнувшись, ударил путника. На крик пришельца в храм вбежали двое с турками +. Но Филиппа это не смутило. Он, вращая палкой в руках, выбил ею вначале у одного турку, а потом и у другого, не забывая отвешивать удары пришельцу. Путник понял, что ни ему, ни его сопровождавшим не справиться с шустрым «будущим дьяконом» и поспешил покинуть храм. Ранним утром в храм Василия Великого вновь пожаловал путник. Увидел Филипп невероятное: части облачения выносили прислужники, чтецы, иподьякон; кадил дьякон. Все кланялись пришельцу, целовали руки, застёгивали ему пуговки, затягивали шнурки на животе. И вырос в храме путник в архисвятителя в ризе с панагией на груди, в чёрной бархатной камилавке с бриллиантовым четырёхконечным крестом на ней. Услышал Филипп, как назвали его «Высокопреосвященнейшим». Подошёл Филипп к нему, хотел на колени пасть, прощения просить. Да остановил его ночной гость, а настоятель собора взял Филиппа под руку и повёл в малую ризницу, где священнические облачения находились. Не в силах понять Филипп, что ризничий творит с ним. На чёрную косоворотку одели рясу, а поверх ризу пурпурного цвета, заправили брюки в сапоги, на шею повесили крест, словами сообщили: «Дар Высокопреосвященства Феодора». Повели в храм. Филипп подчиняется воле клира, добродушно, улыбается. Сам виноват, что разыгрывают его. Но это кощунство! Филипп внимательно смотрит на прихожан, на клир и не верит своим глазам: готовятся к хиротонии ++. Лица у пастырей серьёзны, певчие поют слитно и мощно. И когда подошёл архисвятитель к нему, Филипп готов был сказать: «Авва+++, а не натешилась ли душа ваша? Хватит скоморошничать в храме!» Но возложил руки архисвятитель на Филиппа и передал ему божественную благодать, превратил его в дьяконы. После рукоположения, в трапезной, привлёк архисвятитель Филиппа к очам своим и рече: ---------- + Турка- ружьё. ++ Хиротония - рукоположенье, посвященье. +++А в в а - отец (церкв.). - Дьякон Филипп, по воле государя нашего, Петра Алексеевича, я отправляюсь в Сибирь возглавлять Тобольскую митрополию. Определяю я, что ты грамоте умён, церковному правилу искусен, божественным книгам сказателен, смел. И ещё узнал от настоятеля храма, что ты не пьяница, не душегуб, креста на суде не целовал. Горю желанием взять тебя в Сибирь. Что ответишь? ...Как видишь, Никодим, нет ничего удивительного, что ты выбрал местом постоянного служения Богу святую церковь. Нет ничего и случайного. По прибытии в Тобольск, в первых числах апреля 1702 года, отдал митрополит Феодор дьякона Филиппа в магометанскую школу. И дал срок пол- года. За это время должен был Филипп научиться толмачить по татарове и Коран знать, и шариат. Возмутились магометане. Но прибыл в школу губернатор Сибири князь Гагарин в немецких чулках с золотыми застёжками и твёрдым кулаком уладил дело. Не дали полный срок доучиться Филиппу. Не было в те времена в Сибири добрых старцев. А в попы и дьяконы часто посвящались невежды, не умевшие ни читать, ни петь. Кто ж позволит такую роскошь, чтобы готовый дьякон вдали от паствы был и время за арабскими книгами убивал. Отправили дьякона Филиппа ещё дальше в Сибирь. А Томского воеводу озарила счастливая мысль использовать Филиппа Бальву при описании новых земель. Снарядили дьякона Филиппа в дорогу. Вручили короткое ружьё-турку, длинный меч, кожаный мешочек с порохом и картечинами, чистую книгу для описания неизученных земель. Собрал он свои вещи: Библию, крест, епитрахиль, свежую рубаху, узелочек соли да четыре фунта сухарей. До Уртамского острога плыл на лодке вместе с казаками, а дальше по правому берегу Оби отправился один. Шёл дьякон облачённый в рясу, с оружием и улыбался. Мог ли он представить, что мечтая быть пастырем Божьим, нацепит на себя столько оружия, ведь ещё и под рясой у него был кинжал, а в холщовом мешке топор, лопата без черенка и кистень; вспоминал напутственные слова воеводы оберегать свою жизнь и не вступать в конфликт с татарвой. Оставлял дьякон Филипп далеко позади Уртамский острог, засечную черту, где имелись казачьи караулы порубежного бережения и шёл вверх по Оби, по правой стороне, отыскивая спрятанные в глухих лесах заимки. Набрёл он на устье речки Икса. Предстал перед ним починок. Достал Филипп свои записи, что списывал в Томской канцелярии и нашёл, что документ на владение этими землями получил боярский сын Алексей Кругликов ещё в 1695 году. А встретили его крещёные татарове — дворовые работники Кругликова. К кресту приложились, хлебом- солью угостили, но тревогу проявили, когда дьякон рассказал им, какую основную цель преследует он на этих безлюдных землях. Отговаривали не ходить одному, вернуться назад. Но как он может ослушаться указа воеводы; и митрополит Феодор благословил на это полезное дело. И потом, кто его обидит? - он дьякон. Каталог: t11 t11 -> Объективное измерение чувствительности и субсенсорная ее область t11 -> Наукового товариства t11 -> Библиотека научного социализма жүктеу/скачать 2.62 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|