Благовествование никодиму бальве
жүктеу/скачать 2.62 Mb.
|
|
Более недели брёл Филипп по зарослям и лесам; заводила его Икса в такие дебри, что приходилось и назад возвращаться и кругами ходить, чтобы только не потерять речку. Вот и до истока речки дошёл, а ни одного человека не встретил. Только непуганные птицы да звери сопровождали его, - гляньте, какая невидаль в наших лесах появилась! Пробирался дьякон Филипп от истока Иксы до истока Оеша и чертежи тем новописным землям делал. При определении пригодности земли для земледелия, считал: наперво должна быть река, потом под пашню выбирал место по склонам речек, ручейков, отмечал и прибрежные луговые земли и леса, чтобы не в тяготу было лес к деревне волочить и был он годен. А ещё наносил на карту, где можно мельницу устроить, и копал землю, дабы определить во сколько вершков хлебородная чёрностью земля: по щиколотку ли, по пояс ли? Искал он на правом берегу Оеша спрятанную тенью дубрав деревню Пашково. От неё он планировал добраться до деревни Красулихи, а потом на Сокурскую заимку попасть. Имели эти поселения отметины в канцелярской книге. Филипп торопился по еле заметной тропе, а следом за ним спешила ночь. Ещё малое время - и он потеряет из виду тропу. Он решил не рисковать случаем, отдохнуть под берёзой. Снял с плеча турку, развязал шнурок котомки - мешковина упала; отстегнул пояс меча. Направился к стоящей рядом сосне, чтобы наломать ветвей для подстилки и тут писк летящей стрелы заставил его упасть наземь. Стрела вонзилась в ствол сосны. - Чадо, - крикнул Филипп, - не шали! Я - дьякон Филипп, и мошна у меня пуста. Он поднял голову и увидел чёрную фигуру с кривой саблей в руках. Филипп вскочил. Прибросил: до меча ему не успеть, турка ещё дальше валялась. Он рывком сорвал с себя рясу, снял с шеи крест - подарок митрополита Феодора. Держа крест ниже пересечены, Филипп обратился к нападавшему татарину: - Чадо, я поп. Пошто ты идёшь на меня? - и это же произнёс на татарском языке. Взмах, и сабля пошла на Филиппа. Филипп подставил крест. Сабля ударилась в пересечку. Филипп крутанул кистью и сабля татарина вылетела из его рук. - Чадо, - опять заговорил Филипп, - пошто идёшь на попа убийством? Ума лишился или корысть имеешь? Из-за берёз выскочили трое с саблями. Филипп прыгнул к своему мечу, вынул его из ножен и приготовился к бою. Тёмное покрывало всё больше и больше надвигалось на небо. Войны без единого слова пошли на него. Филипп с трудом отбивался от четвёрки свирепых супостатов. Он пытался углубиться в березняк, но татарва оттесняла его в согру. «Почему они хотят моей смерти? - спрашивал себя Филипп. - Я никому вреда не причинял». Он начинал уставать. Одна сабля срезала ему лоскут рубахи и клок кожи с мясом на левой руке. Он предпринял отчаянное усилие и с воплем: - Порешу-у..! — сам пошёл в наступление. Господи, разве думал он когда-нибудь, что ему придётся так яростно защищать свою жизнь! Среди звона железа, тяжёлого дыхания наседающих на него войнов он услышал стук копыт. Кто-то приближался к ним. Если это подмога татарове, то живым от них не уйти. - Аю! Аю! Аю! - послышался звонкий женский голос. Испуг сковал движения татар. Они отступили от Филиппа, а потом быстро исчезли в чаще с криком: - Уходим! Это шайтан Порос. Филипп перевязал себе руку, из речки попил водицы. Спустилась ночь. Он прислушался к журчащему ручью, шелесту листвы, отдельным крикам полуночных птиц и пришёл к выводу, что инородцы ночью не будут его тревожить. Не разжигая костра, лёг на землю и от усталости быстро заснул. Когда на небо выплыла луна, он, сквозь сон, услышал ржание лошади. Проснулся с щебетанием птиц. Медленно и чётко прочитал утреннюю молитву, перекрестился, поцеловал крест, испил водицы и, подпоясывая ремень с мечом, увидел на траве, там, где недавно лежала его голова, холщовый мешочек. Филипп, удивляясь, развязал его и вынул содержимое. Ещё тёплым был кусок баранины, совсем свежим каравай хлеба. Филипп поблагодарил Господа Бога за пищу, плотно поел и, выйдя на еле заметную тропу, пошёл дальше, как ему казалось, в сторону Пашкова поселения. Скрыл Томский воевода, отправляя дьякона Филиппа Бальву, что в прошлом году, перед Пасхой, он отправил дьякона Илариона через село Кандинское прямо на юг с целью наметить более прямую будущую Большую дорогу - южный тракт на город Тару. Прошёл год, а не появился Иларион в городе Томске. Для воеводы осталось загадкой, почему не вернулся Иларион. Он был уверен, что ни зверь, ни татарва не могли с ним справиться. Это был человек невероятной силы и мужества, а ростом не уступал дьякону Филиппу. Дьякон Иларион при своём гигантском росте и могучей силе оказался слаб для тяжёлых испытаний одиночества и постоянных встреч с опасностью. В одной из схваток со стаей волков он остался победителем, но перестал разумно воспринимать окружающий мир. И шастал по лесу больной умишком Иларион, учинял много убийств среди татар и скот их угонял, и юрты жёг. В одном из своих буйств Иларион зарезал несколько овец, а пастуха ранил. Терпению татар пришёл конец. Они решили убить его. К этому подтолкнула их и ещё одна причина. Был в их улусе гонец из Томска. Прочитал он указ, а там велено было обложить ясаками и с чёрных глаз, и с каждой свадьбы, и с Калтайской соборной мечети. Оскорбило чувства мусульман и то, что велено было им огородить мечеть и в той городьбе у мечети мёртвых класть. А по мусульманской вере, мёртвых у мечети не кладут. Отряд войнов отправился на поиски разбойника имама-кяфара и на пути им попался дьякон Филипп. Не обратили они внимания на то, что Иларион не имел турки. Войнов ввело в заблуждение то, что умалишённый Иларион и дьякон Филипп в одиночестве бродили по лесу, питались дарами природы, часто возносили молитву и были одеты в поповские облачения. И только появление «шайтана Пороса» спасло жизнь дьякону Филиппу. Убедившись в том, что русский имам хорошо владеет мечом и крест у него сильнее оружия, войны договорились взять его хитросгью. Несколько удивило татар то, что русский имам смело вошёл в деревню Пашково и гостевал там ночь. Татары ждали его за деревней. Он появился в своей длиннополой рясе и пошёл прямо по озими на север. Но он обманул татар. Добравшись до леса дьякон Филипп свернул на юг и по чаще, по бурелому спешно направился в сторону деревни Красулихи. Вот и деревня, окружённая рогатинами и рвом. С большой радостью встретили крестьяне дьякона Филиппа, ибо ходили они по заповедям божьим. Много поведали они ему о землях окрест. Записывал дьякон Филипп всё услышанное, а сам нет-нет да и вспоминал минуты боя. Несколько раз хотел спросить: часто ли нападают татары? Но к чему тревожить крестьян, у них своих забот достаточно. Не зря вся деревня огорожена рогатинами, а возле въездных ворот постоянно находится караул. Целых три дня отдыхал дьякон в Красулихе. Побывал во всех домах, причастил и исповедал всех стариков и детей, но скрыл, что ранен. Ночью менял повязку. Не дожидаясь рассвета покинул деревню. Из Красулихи он отправился на юго-запад, на Сокурскую заимку. Знал, где-то на полпу- ти ему встретится новый починок крестьянина Алексея Кунгурцева. А этот починок стоит на речке Порос. Размышлял: отогнал от него татар какой-то «шайтан Порос», вон и речка имеет такое же название. Не забыл он и звонкий женский крик: «Аю! Аю! Аю!» Филипп поднялся на косогор. Внизу изгибалась речка, а на другом берегу видна была изба, скотские постройки. Но что это? Сзади послышался стук копыт. Филипп повернул голову. Его нагоняла четвёрка всадников. Он сбросил котомку, вынул меч. Татарва стороной проезжала мимо него. Он повернулся назад и тут двое татар сделали несколько кругообразных движений. Один аркан затянул дьякону Филиппу руки, а следом второй стянул шею. Филипп уронил меч и упал на землю. Кони рванулись в сторону леса, волоча за собой Филиппа. Хрустели позвонки шеи, трещала от сухого валежника ряса. В лесу войны остановились, спешно связали Филиппу арканом ноги и перебросили через ветку берёзы. Двое, торопливо, подтянули его от земли. Ряса, спустившись, закрыла ему обзор. Голова постепенно наливалась страшной тяжестью. Он, изгибаясь, пытался руками дотянуться до ног, но мешала ряса. Силы иссякали. Филипп попробовал раскачать своё тело, чтобы в полёте поймать ноги, но раскачавшись, сильно ударился обо что-то головой. Трава почернела. Филипп впал в забытьё... В какой-то момент он пришёл в себя и услышал: - О, правоверные, уходить надо. Едет шайтан Порос! Филипп пытался что-то сказать, крикнуть, но из его гортани вырвалось еле слышное шипение. Голоса удалились. Больше он не приходил в себя. ...Очнулся Филипп оттого, что почувствовал озноб по всему телу. Солнце стояло в зените. Он дёрнул головой и услышал, как от него быстро удалялись шаги. Рядом треснула ветка. Открыл глаза, чуть приподнялся. Все суставы болели, поясницу стягивал железный обруч. Он повалился на землю. И так долго лежал, осматривая березняк, луг, покрытый золотистыми огоньками, сиреневыми с чёрными крапинками кукушкиными слёзками. Рядом с его головой торчал молодой стебелёк заячьей капустки. Он сорвал стебель и сунул в рот. Филипп реально осознавал, что кем- то спасён от неминуемой смерти. Но кто его спаситель? Кто заботливо положил под голову охапку травы? Смыл с его лица кровь и перевязал рану. Перебрал всех, с кем встречался на этих землях, но приходил к выводу, что ни один не бросил бы его, не исчезал бы так таинственно, как только он приходил в себя. Татары имеют прочное желание умертвить его. Но за что? Неужели за то, что он описывает земли? И всё же он уверовал, что с ним ничего не случится, его охраняет какой-то добрый «шайтан Порос». Только к вечеру он медленно приподнялся и встал на ноги. Осмотрел место. В двух саженях - ручеёк, в маленькой заводи грелись щурята. Он спустился к ручейку, пригоршнями напился, омыл лицо. С трудом подошёл к берёзе, где слегка покачивался от ветерка конец аркана. Аркан был обрезан. Да, сомнений не осталось, его на самом деле и в этот раз кто-то спас. Он очень внимательно осмотрел всё вокруг. Ни турки, ни меча, ни его вещей, ни книги, куда он заносил все свои пометки, не было. Он рывком приложил правую руку к груди. Крест отсутствовал. Филипп впал в расстройство. Ему было горестно осознавать, что самые ценные вещи: крест, епитрахиль исчезли. Кто он сейчас? Скоморох! На ночь он остался там же, на косогоре, среди цветущих трав, под берёзой, где покачивался аркан. И хоть доносилась до него русская речь, он понимал, что осилить этот маленький отрезок пути и речку не сможет. А подать голос с просьбой о помощи - это было унизительно для него. К обеду следующего дня дьякон Филипп постучался в ворота. Его приняли гостеприимно. Хозяин пригласил помыться в бане. Филипп не возражал. В предбаннике, осмотрев себя в медное зеркало, ужаснулся своей синюшной шеи, синякам и ссадинам по всему телу. После бани, за столом, Кунгурцев поинтересовался: кто он и откуда. Дьякон Филипп оказался в замешательстве. Он размышлял: сказать, что он дьякон? Спросят: где требные вещи? Рассказать, как на него неоднократно покушались, засмеют и дадут какое-нибудь прозвище и будет оно сопровождать его всю жизнь. И решил он сказать, что землемер из Томска, послан для описания земель. Выслушали Филиппа настороженно, отобедали. Посочувствовали ему за его бледность и предложили отдохнуть в горнице. Ночью доносился до него приглушённый шёпот. Упоминалось неоднократно имя его и к имени Филиппа прибавлялось слово дьякон. Не помнил он, чтобы говорил гостеприимным хозяевам, что он дьякон. Откуда знать могли? Проснулся от приятного запаха жареной свинины. Стол был накрыт. Филипп удивился. Ему подали постиранную рясу, аккуратно сложенный подризник, ризу, на столе он увидел епитрахиль, а на ней крест. -Батюшка Филипп, - обратился Алексей Кунгурцев, - мы хотели бы исповедаться и причаститься. Достаточно ли у вас сил совершить положенное требо? День сегодня радостный - Пятидесятница. Батюшка Филипп в волнении подошёл к столу, взял крест, поцеловал и, не скрывая радости, спросил: - Кто эти святые вещи принёс в ваш дом? - Добрые люди, батюшка. Вон и турку вашу принесли, и меч, и книгу. Рассказали хозяин с домочадцами о землях и речках близлежащих, и как на заимку в Мотково попасть. Это вверх по Поросу пройти, а потом вниз по речке Оре. Они там по весне золото моют, а по осени кедровую шишку бьют. Если утром пойти, то к обеду можно в Сокуре у гостеприимных Ивановых чай пить. И расписывали речки разные и богатства их: в Льнишке налимы промеж камней прячутся, в Черепашке гальянов рассохшими лоханками черпают, а Ора - она богата, как и Порос, щукой, плотвой и всякой благородной рыбёшкой. А мельниц можно поставить кряду с десяток. На следующее утро отправился дьякон Филипп вверх по Поросу; просились сыновья Кунгурцева проводить дьякона, да он наотрез отказался. Много дел у крестьян в эту весеннюю пору. Благополучно прибыл дьякон Филипп в Сокурскую заимку. Будто знало семейство Ивановых, что он прибудет. И стол накрыт, и все празднично одеты. Необычно было исповедовать и причащать чад господних. Дед носил православное имя Федорко, сыновья его: Гаврило, Степан, Тарлава, а жена Тарлавы - Лукерья, а дети их: Максимка, Антонка и дочь Параска. Попросили они дьякона отпеть раба божьего Ерофея. Похоронили они его недавно в Чатском городище на родовом кладбище Тарлавы, а вот и землицы от могилки привезли. Во время беседы с Федоркой, дьякона Филиппа раздирало желание рассказать о многократных нападениях на него. Но как? Им, видно, тоже приходится не сладко. Вся заимка огорожена частоколом, рогатинами, возле прикалитки навес, где в готовности ружьё, пики. С любовью провожало дьякона Филиппа семейство Ивановых, а в глазах у Параски были и нежность, и восхищение. И вот, наконец, логово Прошки Сокола. Варнаки с большой радостью встретили дьякона, поцеловали крест, руки облобызали, смиренно принял благословение, добротно угощали. И насмелился дьякон Филипп спросить: - Часто ли нападает на русских людей татарва? - А не нападают, если не обидишь, - отвечал Прокофий Матвеевич, - живём мирно. Когда я бежал из Томского каземата, татарва рода Тарлавы приютила меня, и провожая, провиантом снабдила. ... Тут, Никодим, и снял меня с божницы Прокофий Матвеевич и передал дьякону Филиппу. - Сия икона, - сказал Сокол, - Ерофея Иванова, а подарил он её мне, когда на справедливые дела отправлял. Недостоин я молитвовать Николаю Чудотворцу, многогрешен. Прими, отец Филипп. Вот, Никодим, и настало время, когда приблизился ко мне пращур твой, Филипп. А был он роста высокого, в плечах широк, лицом красив, волосы светлые, кудрявые, борода пышная, голосом громовержец, губами средний, а на макушке отметина была, чёрное пятно с пятак. Поцеловал с любовью меня дьякон Филипп, я и ожил, но не совсем. Слух во мне прорезался. Прошагал дьякон Филипп от Успенской гряды вниз по Оби до излучины, где в Обь впадает речка Умрева, удивлялся красоте и девственности природы. А на мысу кол сосновый вбил. Место по всем пунктам, что Томский воевода сказывал, для нового острожка, подходило. Спустя неделю, прибыл дьякон Филипп в Томск, передал в приказную избу карту новых земель, на словах поведал, что видел, что слышал, с кем встречался. Воевода щедро наградил Филиппа, велел отмерить ему материи для новой рясы. Ремками смотрелась та, что в Пскове одевал. Выходить собрался из приказной избы, да глянул в угол, где долговязый, сухощавый «запятнанный» колодник сидел на кукорках. Узнал в нём Филипп старшего брага своего Евтюшку. Обнялись. Томский голова смекнул: - По царскому указу за воровство и непристойные слова били, дьякон Филипп, твоего брата кнутом и, запятнав, отправили в ссылку в Сибирь на вечное житьё с женой и детьми. Хорошо, что вы встретились. Отпишем мы царю-батюшке: закрепили Евтюшку к брату его. А ты, значит, отвечаешь за него, и чтобы он не бузил, непристойные слова не говорил, к труду был прикреплён и навечно. ---------- + Запятнанный - заклеймённый. Привёл Филипп брата с женой в свою землянку. Сварила жена Евтюшки Марфа кашу. Поели. Пристал Филипп к брату, чтобы тот рассказал за что немилость от царя. Мало что знал Филипп о брате. Помнил, восемь лет назад взяли Евтюшку и отвезли на болота, где потом Санх-Петербурх вырос. Но не был откровенен Евтюшко с братом. С его слов получалось: не виновен он, люди больны завистью, наклепали на него напраслину. Разлил Филипп в чарки вина, предложил Евтюшке выпить за встречу. Да не стал брат хмельного употреблять, чтобы не проболтаться спьяна. А на дворе и жене намекнул: «Филипп в душу будет влазить, обо всём говори, но только о том, за что запятнан, ни слова». ... Расскажу я тебе, Никодим, что приключилось с Евтюшкой в Санх-Петербурхе. Был он истопником царских хором и в один свободный день пришёл к солдатам на караул, да говорил, будто-де великий государь проклят, потому что в Московском государстве завёл немецкие чулки и башмаки и много другого. В Придворной палате кричал и бился, и плевал на образ Богородицы. Связали его цепями и бросили на сундук. Как не держали его трое караульных, он с сундука пал на пол, хрипел, а потом уснул. На дознании пришли к выводу, что с ним случилось сумасбродство и падучая болезнь. В апреле в 28 день 1701 года вышел царский указ: «Того истопника Евтюшку послать в Новоспасский монастырь Нового+ под начал, с сего числа впредь на месяц и велеть его, Ефтифека, в том монастыре держать за караулом опасно, и того же за ним смотреть и беречь накрепко: в том месяце над ним Ефтифейкою, какая болезнь и сумасбродство явится ль; и в том сумасбродстве какие нелепые слова будет говорить, то всё велеть по числам записывать». Евтюшко посчитал: не быть ему осуждённым. И вёл себя, как и всегда, разумно, и не замечал он, что за ним следят, и не пара глаз. Спустя время, получили царские чиновники ответ из монастыря. И писано было там: «Что над ним, Ефтифеем, никакие болезни и сумасбродства и никаких нелепых слов не явилось, и в целом он в своём уме и разуме». Тогда-то Евтюшку били, клеймили и отправили в ссылку в Сибирь. ----------- + Новый - имя игумена Новоспасского монастыря. Вечером Филипп прояснил, что брат его не кто иной, как богоотступник. Крестное целование преступил, молитву не прочитал, на исповедь не ходил. И нарёк Филипп брата своего Перепердяем. По весне 1703 года привёл Филипп Бальва к устью реки Умревы двадцать служилых с казачьим головой Осипом Качановым. И начали на мысу, где Обь сужалась и от камений бурлила, ставить Умревинский острог. И были в тот год переведены в Умревинский острог из Сосновского пашенных крестьян девять дворов, более тридцати душ и два двора оброчных крестьян. В тот же год пашню начали пахать и служилые, и посадские люди. А на следующий год приходили люди из Вологды, Кайгородка, Кунгура, Соликамска. Наслышаны, что в Умревинской слободе земли много и место хлебородное. Шли они по ряду этапов, по пути кормились работой и жили в разных местах. И записывал в своей книге дьякон Филипп: «А Иван и брат Игнат Лебедевы вышли из Вологды лет тринадцать до сего дня, когды появились в Умревинской слободе, а жили и в Мурзинской слободе Тобольского уезда, и в Томске. Православные, у исповеди и причащении бывали. А три брата: Кузьма, Никита да Яков Боровские жили в Таре, и в Томске. У причащения Господнего были, но крестились двумя перстами. Братья Анисимовы, Пётр и Варфоломей, пришли в острог без «отпусков», словами пояснили: «От недорода и нищеты». А Тимофей Савин, Андрей Ёлкин и Василий Печкин пришли с семьями и детьми через Барабинскую степь и дюже поизносились». Пришло напоминание отцу Филиппу от митрополита Феодора, что давно пора матушкой обзавестись или в монашество постричься. Но не мог Филипп позволить себе умерщвление плоти; отцу и матери слово дал, что продолжит род Бальв. И матушкой обзавестись не просто. Среди насельников Умревинского острога двадцать девять неженатых одиночек, он тридцатый. Пушкарь Кузьма Грязной вернулся вчера в острог. Путешествовал по Оби — жёнку искал. Холостежь потребовала отчёта. Он им и говорит: - А что, братцы, я плавел, плавел, да назад поплавел. Деньга у меня в мошне, а, вишь-ты, жёнка моя еще в квашне... Шла работа споро. Одни башни рубили, другие святую церковь во имя Николая Чудотворца, в честь меня, значит, Никодимушка. И твёрдо заверяли себя, что к Николе Зимнему отец Филипп в храме службу вести будет. Так оно и случилось. На четверик поставили восьмерик, расширяющийся в верхней части, чтобы потоки воды не портили стен здания. На восьмерике покоится сужающийся к верху шатёр, крытый сверху вниз досками; сперва он образует род пологого карниза над расширением восьмерика, а затем круто уходит ввысь, заканчиваясь шейкой с луковичной главой. И шейку и главу покрыли чешуёй из осиновых плашек: осина давала серо-серебристый отлив, а нижняя часть храма из сосновых брёвен играла красным цветом. Воистину, Никодим, это символ русского народного духа. Не только храм Божий украшали насельники Умревинского острога. Украсили и приказную избу. Хотелось людишкам, чтобы каждый вновь прибывший мог оценить их стремление жить в мире, согласии и в окружении красоты. По центру избы поставили большой рубленный стол, накрыли красным сукном для покрытия стольных указов. На столе красовалась медная печать, Соборное Уложение, канцелярские книги. По левой стороне, на широкую лавку застланную утиральником с пушистыми кистями положили осьмину +, пудовую гирю, изломанную железную ложку. В углу, по правую сторону, висела на крюке железная цепь, деревянная колода, по концам которой Каталог: t11 t11 -> Объективное измерение чувствительности и субсенсорная ее область t11 -> Наукового товариства t11 -> Библиотека научного социализма жүктеу/скачать 2.62 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|