- Где золото нашла, тут и хочу, чтобы вы меня похоронил_и, а другим я не указ.
Но не знали Щукины, что министр финансов Егор Канкрин подписал бумагу на поиски золотых россыпей в Салаирском крае. А побудила его на это Поповская поисковая партия, которая открыла золотые россыпи по речкам Кие, Бери кулю и другим.
Наступила тёплая весна, Степанида не поднималась. Всплеск физических сил иссяк. Она ждала приближения смерти и каждое утро просыпалась с намерением отправить Фому за отцом Владимиром, чтобы успеть исповедаться. Но каждое утро откладывала это намерение по простой причине; ей хотелось, чтобы любой погожий день сын с невесткой не теряли понапрасну. Она понимала, что тайная добыча золота долго продолжаться не может. Придёт последний день. И каждый день помнила совет отца Владимира.
Когда на деревьях лист начал разлегаться, Степанида тихим голосом позвала Фому. Он сел на краешек кровати.
- Видела я сегодня сон, будто иду на гору. Небо чистое, а меня сопровождают волки: огромные, клыкастые... Ныне всё, что намыли, хорошенько припрячь в лесу и инструмент закопай. Торопись, Фома, после обеда огородом займись... Чую, вот- вот появятся гости.
Фома, поправляя на Степаниде одеяло, с сомнением сказал:
-
Может напрасная тревога. Очень богатая россыпь на излучине...
-
Слушай мать, пока Жива. Успеешь и своим умом пожить. Торопись. Да за день сделай всё так, будто мы и знать не знаем про золото. Предупреди Потапа и Никиту. Вечером отправляйся за отцом Владимиром.
Но вечером Фоме не удалось поехать в Маслянино. В тот момент, когда он выводил лошадь со двора, увидел пятерых всадников.
Высокий, худощавый, в форме штабс-капитана офицер подъехал к нему и не поздоровавшись спросил:
-
К какой волости приписан и по какому пачпор- ту проживаешь?
Фома пал на колени и, приподняв голову, ответил:
-
Крестьянин Фома Щукин, приписан к Боров- лянской волости, к деревне Маслянино. Здесь проживаю по случаю пожара...
-
Как сия речка называется? - спросил штабс-капитан, махнув рукой.
-
А никак. Мать моя, Степанида, в несть меня её Фомихой кличет, а те, две что впадают в неё - Прямая Отнога и Кривая Отнога.
-
Я шихмейстер, штабс-капитан Мордвинов, велю тебе принять нас: разместить, лошадей накормить, а бабам своим прикажи обед приготовить.
Фома стоял на коленях и думал: «Вот и прибыли волки, что мать во сне видела».
Всадники подъехали к речке, разгрузили вещи. Достали инструмент и двое полезли с лотками в воду.
-
Ты, Щукин, чем занимался здесь? По усадьбе вижу: не первый год живёшь?
-
Второй, барин, второй год... А занимаюсь хлеборобством и охотой...
-
Почто в этом году пашня не вспахана? Хлеб не думаешь сеять? Только огород и прибран.
-
Болен я шибко, барин, и мать при смерти... Вот за священником в Маслянино собрался, а ещё есть жена, да что сможет... На руках дитё...
-
А что это за тропинка к речке?
-
Так воду берём, барин...
-
А что там за кол вбит?
-
Закидушка для щуки, барин... Поди трепыхается...
-
Да-а-а. Золото мыл?
-
Я его, барин, отродясь не видел.
-
Покажи руки.
Фома протянул ладонями вверх руки, исподлобья взглянув на штабс-капитана. Мордвинов посмотрел на руки, потом в глаза Фомы.
-
Шельма ты, Щукин, я по тому, как ты на коленях легко стоишь, вижу, мыл. А по армяку вижу, что сдавал. И догадываюсь кому. Эти армяки шьёт в Барнауле на Алтайской Иван Колчанов. Значит, золото сдавал не в Мариинске Попову, а в Барнауле Кадыгробову. Не так ли Щукин?
С берега речки закричали:
-
Господин штабс-капитан, есть россыпь!
-
Знаю, что есть. Знаю.
-
Веди, Щукин, меня в дом, разговор будет.
Но разговор не состоялся. Лукерья встретила Фому со слезами и бросилась к нему на грудь, а сама причитала:
-
Мамоньки нет, мамоньки нет...
Степанида лежала с открытыми глазами, а на лице играла детская, простая и наивная улыбка. Но Фома опять, как в тот вечер сравнил её с императрицей Екатериной Алексеевной, что видел на картинке у Владимира Бальвы.
Штабс-капитан Мордвинов сел за стол, раскрыл папку, достал чистый лист бумаги и написал:
«Горный начальник Колывано-Воскресенских заводов господин штабс-капитан Мордвинов предписывает крестьянам Никите Вершинину, Потапу Иванову и Фоме Щукину покинуть место означенного слияния речек Кривая Отнога, Прямая Отнога и Фом и ха к Петрову дню.
За домы, скотские помещения, бани пожаловать от его императорского величества по 32 рубля денег на каждую семью и портреты его Императорского Величества Николая Первого.
Горный начальник
штабс-капитан Мордвинов»4.
Совершил отец Владимир погребение над Степанидой, с киота снял меня, икону, а Фоме сказал:
- В путь отправляюсь и, как принято было моими пращурами, икону Николая Чудотворца беру с собой. Не знаю, что меня в Барнауле ждёт, но в душе неспокойно. Благочинный Софроний спешно вызвал для переговоров.
Прибыл отец Владимир в Барнаул золотишко старателей продать и предстать пред очами Благочинного. Пожаловал в Барнаул и купец Фёдор Фёдорович Пороков.
Многим в Томской губернии было ведомо: живёт в Барнауле скупщик золота Кадыгробов. Есть у него сын Емельян, есть и дочь. Всю Русь обойди, а ещё такой девицы с душевными добродетелями,
+ Через год возник Егорьевский золотой прииск, в честь русского министра финансов (1823-1844) графа Егора.Канкрина. В книге П.В.Долгорукова «Правда о России» (том 2, стр. 87-88) о Канкрине автор отзывается следующими словами: «Из числа русских министров финансов одним из самых способных, а может быть исамым способным был граф Канкрин, умерший в 1845 году. Он был умным человеком,учёным знатоком финансовой части, администратором опытным и искусным, сверх того, он был хитр и проницателен и умел отстаивать русские финансы от тлетворного разрушительного влияния неспособного Николая Павловича».
телесным благородием, без украшений рясную — не сыщешь. И, как мы знаем, была она благодатным именем дарована - Татьяна.
Помнил, помнил её отец Владимир. И не к протоиерею поспешил, а к Кадыгробову. Взвесил Кадыгробов самородки да песок, предложил дочке чаем угостить гостя, пока он деньгу посчитает. А она, играя, или для душевного сближения, угощая отца Владимира, на этот раз новое любопытство проявила. Поинтересовалась: есть ли матушка у гостя дорогого? Отец Владимир нагло глаголил:
Но посчитал отец Владимир, что писаная красавица тешится, шуткует, забавляется. Ошибался отец Вдадимир, Татьяна с первого раза любовью к нему привязалась.
Сбросил отец Владимир в заезжем доме светский костюм, надевая, поцеловал рясу и крест, и направился в собор святой Софьи. Идёт, улыбается самому себе, смеётся над своими мыслями, они его толкают на то, чтобы завтра утаечком к дому Кадыгробова с цветами пожаловать.
Благочинный недовольство проявил отцом Владимиром:
-
В монашество не постригся, матушкой не обза вёлся. В Барнаул часто шастаешь, паству без духовного отца осгавляешь. Мало того, что наруша ешь один из пунктов Стоглавого собора, ещё и слухи до меня дошли, будто в неприличном коротком кафтане прогуливаешься. Не забыли мы и то, как вы, отец Владимир, два года назад бросили паству... Как жить думаешь?
-
В нашем роду, - ответил отец Владимир, - никто не шёл в иноки. По годам, мы всегда с запозданием матушек выбирали. Дед мой Евдоким, в тридцать восемь лет был обвенчан, а мне ещё только двадцать восемь.
-
В Кулундинских степях, на реке Карасук, барышник Пороков построил богатое имение и бо- гомольню. Многократно обращался с просьбой направить ему пастыря. Ты, огец Владимир, не обременён семьёй, лёгок на подъём. . . Велю тебе в порокинекой богомольне у великого Чудотворца Николая быть. И прощаем мы твои грехи, по причине, что корень крепкий имеешь.
Всю ночь промаялся отец Владимир в заезжем доме. Под утро вздремнул. И приснился ему сон. Спорят отец Евдоким с матушкой Валентиной. Матушка Валентина приступает к отцу Евдокиму с требованием побить внука, священника Владимира. Тот таращит на неё глаза и скороговоркой лепечет:
-
Господь с гобой, в уме ли ты? Он не только мой внук, он ещё и священник, а по уразумению выше меня.
-
Священник, - кричала матушка Валентина, - священник. Ваш внук желает утром в дом Кадыгробова с цветами пойти, Татьяну сватать.
-
Я не супротив, - ответил отец Евдоким.
-
Вы, батюшка, думаете, что язык глаголет? Не супротив! Мои предки - Кривощёки, да и ваши более века знают Кадыгробовых. И то, что е1цё при вашем деде Филиппе Кадыгробовы покинули служение храму божьему - это радость, не позорят более храм. А разве не из-за Ивана Кадыгробова матушка Екатерина раньше времени почила в 6о- зы. От семени к семени у Кадыгробовых бешеная страсть к богатству. А наш внучек, отец Владимир, золотой рупь от пятачка не отличит. Я не желаю родниться с Кадыгробовым и внука своего в рабство имуществу не отдам.
-
Татьяна хороша собой, - говорил отец Евдоким.
-
Не позволю, не позволю...- твердила матушка Валентина.
С этим и проснулся отец Владимир.
Утром он надел поверх рубахи узкий светло- голубой кафтан до колен, с длинными рукавами, стянул их у кисти. Купил большой букет цветов в магазине Аристова и отправился к дому скупщика Кадыгробова.
Остановился возле хоромины, подумал с каким предлогом войдёт и услышал плаксивый крик:
-
Папенька, милый, не продавай меня, не люб он мне. Он более злых злющий. Не губи мою жизнь.
Да на что тебе эти деньги? Папенька, в узилище прячешь мою жизнь.
Не хватило мужества отцу Владимиру войти в дом, просить руки Татьяны. Положил он букет цветов на подоконник открытого окна и бежал в заезжий дом. А там сел в ходок и погнал коня на переправу через Обь.
... Напомню тебе, Никодим, что прежде чем построить своё имение на реке Карасук и заиметь десятки тысяч лошадей, исчез Пороков из Колы- вани в неизвестном направлении. Зажили спокойно щучата-мелкота из колыванских купцов. И просили они бога, чтобы никогда более не ступала нога Порокова по тротуарам-настилам, и больше всего жаждали погибели его. Пороков в это время сидел в Томске, в кабинете прокурора Горохова и изучал всю литературу, что существовала о Кулундинской степи. Узнал он, что ещё в начале восемнадцатого столетия от Рождества Христова казахи родов Аргын, Кипчак и Найман заселили Павлодарские земли, вытесняя калмыков на юг.
Нашёл он челобитную, писанную рукой твоего! пращура Филиппа, Никодим, ещё в 1746 году. Крестьяне Малышевской слободы Белоярского острога просились на поселение по реке Кулунде. А по местам, что они выбрали для поселения - дорога из Томска и Чаусского острога на Ямышевскую крепость проходила. По всему участку дороги, шедшему по Кулунде, не было в это время «ни деревень, ни зимовьев, ни ночлега», только у речки Черемшанки селились заводские крестьяне, подведомственные Бердской слободе.
В 1797 году пятнадцать тысяч кибиток казахов, теснимые Вали-ханом (сыном Аблая), приверженцем Китая, перешли Иртыш, ища защиты у православных, и, как дым по воздуху, разошлись по Кулундинской степи. Православные радушно встретили новых засельников: русская власть
выдала им «жалованные грамоты» с правом занимать земли, заверила в неприкосновенности их
внутреннего уклада, и право управляться по своим веками сложившимся обычаям. На первых порах казахи не платили никаких податей, за исключением сборов в пользу сибирского казачьего войска в размере одной головы с каждой сотни какого бы то ни было скота. И раскинулись кочевья казахов настолько далеко, что доходили до Оби. Но в это же время шло заселение русскими Кузнецкого уезда Алтайского горного округа, русские крестьяне стали потеснять казахов, и тогда, чтобы упорядочить движение казахов с юга, а русских с северо-запада, управление Алтайского горного округа выделило в пользование казахов площадь земли в один миллион десятин. Среди казахов эта площадь получила название «Кулундинская степь».
Пороков пришёл к выводу: эти земли не будут в вечном пользовании у ведомства и у казахов. Нет от них выгоды государству.
И задумал он не мелочиться, а прибрать к рукам эту миллионную степь. Написал он ходатайство в Алтайское воинское хозяйственное управление о выделение ему в аренду двадцати тысяч десятин Чёрно-Курьинских земель. (
Господь Бог наделил Порокова трудолюбием, цепким умом, предприимчивостью. Но наряду с этими Богом данными чертами он ещё обладал лукавством, себялюбием, жестокостью и безраз- борчивостью в достижении своих Целей. Одержим был он и проницательностью. В гневе своём не сдержан. Умел распоряжаться своим временем, ничто от него не ускользало, превосходно знал сердце человеческое и все изгибы его. Пороков был мастер управлять людьми и использовать их в своих целях.
Пока прошение ходило по губернским чиновникам, он управляющего подбирал, работников нанимал и сделки заключал о поставках всего необходимого для строительства усадьбы. Первым управляющим был Кондрат Виноградов. Седину имел и голос сохатого при зове подруги. Ума был далёкого, чрезвычайно сметливый, хитрый, ловкий, всегда учтив, ценил формы вежливости и хорошо разбирался в строительном деле.
По карте выбрал Пороков место, где речка Ка- расук излучину имела пузырём, там и велел начинать строительство по его чертежам: замок в три этажа, конюшню на пятьсот лошадей, людские помещения отдельно для православных и мусульман, богомольню, амбары. И всё это должно быть построено из добротного кирпича, а мыльня - деревянная. И велел после строительства прокопать протоку от реки Карасук и мост висячий поставить. А для технических работ вызвал умельца Сузунского завода - Андрона Квашню; знал он, что Андрон в садоводческом деле толк имеет, а в молодости за убийство на каторгу был отправлен, да бежал оттуда...
По весне отправился Пороков в путешествие по Иртышу. Исследовал ряд крепостей: Железнинскую, Ямышевскую, Семипалатинскую, посетил до десятка форпостов, беседовал с запорожцами из партий Железняка и Жвачки, и преступниками, что несколько десятков лет назад записаны были в казачество. После этих бесед исчезали из форпостов казацкие семьи, а спустя малое время появлялись рядом с будущим замком Порокова, в деревнях Поповке и Астродыме. На обратном пути побывал Пороков в роду казахов Айдабалы, гостевал у Кожи-батыра, а перед аулом султана Чан- чару Султанмамбетова, слуга -подрезал ему бородку, укоротил усы. Надел Пороков крестьянскую одежду и отправился наниматься помощником конюха, а слуге приказал отправиться в имение и ежемесячно привозить отчёт управляющего Виноградова - быть курьером.
Целый год пас Пороков лошадей у Султана Чан чару, записывая всё, что понадобится, наблюдая и впитывая весь многовековой опыт казахов в уходе за лошадьми.
Прожил год, слуга привёз ему приятную весть: имение готово, конюшня наполнена лучшими скакунами, по степи построены более двух десятков ферм, куда свозят закупаемый молодняк для откорма. В работниках нужды нет.
Написал Пороков новую просьбу о желании взять в аренду у Алтайского воинского ведомства ещё сто тысяч десятин кулундинских земель, получил расчёт за проработанный год у Султана Чанчару, и отправился в Барнаул.
Тут и появился он в доме Кадыгробова.
Вышла Татьяна из хоромины, отдала поклон Порокову и просила больше не беспокоить её. Но отец, Яков Ермолаевич, по своему решил, назначил цену в тысячу рублей.
Продал дочь, продал!
Омрачённый ум Кадыгробова, как у Иуды сребролюбием был объят.
После литургии выстроилась очередь на исповедь к отцу Владимиру: работники Порокова,
крестьяне из деревень Астродым, Поповки; воспринимал он душой все их переживания, богател на исповеди от общения с людьми, от бесед с чадами господними, от знакомства с их страданиями, предрассудками, интересами и грехопадениями. Каждому он находил утешение, бодрил, вселял уверенность на лучшее, усмирял гневливость, призывал к доброте и смирению.
Узнал многое о каждом работнике и прислуге, подмечал, кто притворство проявляет, - были и такие, а кто душевно делится заботами о себе и ближних.
Подошла к отцу Владимиру жена Порокова. Прихожане с интересом смотрели. Месяц батюшка на приходе службу ведёт, сам Пороков многократно бывал, хоть и был он духовно мёртв и не имел любви к Богу, а хозяйская жена впервые.
Косынка лоб покрывает, голова поникшая, опустилась на колени перед батюшкой и произнесла:
Только и проговорила. А у отца Владимира ноги подкосились, руки, опущенные на голову Татьяны, затряслись.
-
Господи, - изрёк он, - неужели это вы, Татьяна Яковлевна?
-
Я это, отец Владимир.
-
Да как это вы оказались здесь?
-
Я, батюшка, жена Порокова.
-
Вот как судьба распорядилась...
-
Люблю я вас, отец Владимир, и давно. А не приходила всё это время в храм от страха, что не смогу я совладать с собой. Сама на грех пойду и вас собью с пути господнего...
-
Татьяна Яковлевна, простите меня. Не достоин я вашей любви. Не обнаружилось во мне той решительности, что нужна в этом деле. Я думал, что вы шуткуете со мной, забавляетесь. Вот как вышло... Утром следующего дня я был возле вашего дома, но понял, что опоздал. Я положил цветы на подоконник и убежал...
-
Почему вы не вошли, отец Владимир? Почему вы не взяли меня с собой? Я догадалась, что цветы от вас. Несколько засохших бутонов и сейчас хранятся у меня. Батюшка, бежим из имения? Мы молоды. Не нужны мне хоромы. Я рада быть с вами и в лачуге.
-
Не могу, Татьяна Яковлевна. Я в сане, и не сам я выбрал эту стезю. Господь Бог много поколений благодатно принимает нашу службу на ниве Господней.
-
Батюшка, грешна я, грешна, только о вас и думаю.
-
Это пройдёт. Я думаю, надо бы мне покинуть вашу богомольню. Не будет меня здесь, успокоится душа ваша и не будет она толкать вас на нарушение великого таинства - венчания.
-
Знайте, отец Владимир, уедете вы из имения, порешу я себя. Мне без вас не жить, - громко проговорила Татьяна.
-
Успокойся, душа моя, не уеду. Куда мне от вас уезжать... Ведь я только о вас и думаю. Но на грех я не пойду. Идите, Татьяна Яковлевна, люди смотрят.
-
Отпустите мой грех, отец Владимир.
-
А мой кто отпустит?
-
Господь Бог. Разве не Промысел Божий привёл нас в одну богомольню.
Отец Владимир погладил Татьяну по голове и' слегка прижал её к себе. Она приподнялась и отошла.
Причащаясь, Татьяна поцеловала руку отца Владимира, но это был не уставной поцелуй.
С того дня не пропускала Татьяна ни одной службы. Она как бы смирилась с судьбой.
К этому времени выгнал Пороков управляющего Виноградова; в чём причина была - никто не знал. Я скажу тебе, Никодим, надломился Виноградов от непомерной работы и в спор с Пороко- вым вступать стал. А какой хозяин это любит?
Поставил второго. Это был Вавила Сбоев. Хотя он и служил конюхом, но человек был умный, с ясным и светлым взглядом на вещи, жёсткий, мстительный и твёрдый характером. Сбоев пальцами обеих рук распределял работу, а кулаками проверял. Многим, да и Порокову, часто думалось, что Сбоев лишён языка. Но я то знаю, Никодим, обладал он даром красноречия, не уступая Порокову. Но был в языке его изъгн - он талалакал.
Вот и ещё раз, Никодим, говорю тебе от истины Евангелия. Господь Бог часто обращается к сердцу, к душе чада Господнего; редко, очень редко к уму. Потому как умственные способности часто уживаются с дурной нравственностью.
В тот год у Порокова дела шли хорошо. В конце апреля табун за табуном отправлял он через Ак- малы и Атбасар в Оренбург на продажу. Кони были в цене. Барыш большой. В мае заключил сделку на поставку семи тысяч коней в русскую армию. На мой зимний день, в декабре, пригнал на Сузунскую ярмарку три табуна. Конкурентов не было. Установил Пороков цену, такая и продержалась до конца.
Достарыңызбен бөлісу: |