Эразм Роттердамский

В о и н.  Перестань, пожалуйста,  брат. И без того много горя, помимо скучных упреков.

К а р т е з и а н е ц. Но какую малую часть зла я  упомянул!  Сказанное  касается  только  тела.

А  с  душой-то  какой  ты  возвращаешься!  Как она гнила от коросты,  как она  изуродована ранами!

В о и н.  Она у меня так же чиста,  как клоака в  Париже,  на  так называемой  Мобертовой улице, или как общественное отхожее место.

Карт  е з и а н е ц.  Боюсь,  не хуже  ли еще будет она пахнуть перед богом и ангелами его.

В о и н.  Однако довольно ссориться. Скажи-ка мне  что-нибудь  насчет  пополнения  дорожных денег.

К а р т е з и а н е ц. Мне дать нечего; разузнаю, как посмотрит приор.

В о и н. А между тем,  если бы что-нибудь тебе давали, наверно,  у тебя руки были бы наготове;

а вот когда надо что-нибудь отсчитывать, тут-то и сказывают помеха за помехой.

К а р т е з и а н е ц. Как друзья поступят это их дело; но у меня нет рук ни брать,  ни давать.  Впрочем,  об этом после завтрака; теперь само время напоминает,  что пора  садиться за стол.

     КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

А н т о н и й. То, что ты рассказываешь, прямой ужас.  Так вот каково мореплавание! Боже меня избави, чтобы мне когда-нибудь пришла в голову подобная мысль!

А д о л ь ф. Но то, что я до сих пор говорил, чистые пустяки в сравнении с тем, что ты теперь услышишь.

Антоний.  Но и тех бед,  о которых я уже слыхал,  более чем достаточно. От твоего рассказа я  прихожу в  ужас,  точно  сам переживаю опасность.

А д о л ь ф. А мне, наоборот,  приятно вспомнить о перенесенных страданиях.  В ту ночь случилось нечто такое,  что в значительной степени отняло у капитана надежду на спасение.

А н т о н и й. Что же это? Скажи,  ради бога!

А д о л ь ф.  Ночь была более или менее свежая.  На верхушке мачты стоял один из матросов в  кожаной шапке  и осматривался  кругом,  не видно ли где земли.  Вдруг около него показался какой-то огненный шар.  Это для  моряков зловещее явление,  если огонь один,  и счастливое, если двойной.  В древности думали,  что это Кастор и Поллукс.

 

==224

Ведь один из них - всадник, а другой - кулачный боец.

А д о л ь ф. Так решили поэты. Капитан, сидевший на руле: "Товарищ, - говорит (так обыкновенно они обращаются друг к другу), ты видишь, какая компания оказалась у тебя сбоку? " - " Вижу, - отвечал тот, - и молю, чтобы она принесла нам счастье". Скоро этот огненный шар, скользя по канатам, докатился до капитана.

А н т о н и й. Что же? Он лишился чувств от страха?

А д о л ь ф. Моряки привыкли к небесным знамениям. Тут, задержавшись немного времени, он катится по бортам всего корабля, затем, прокатившись между лавками для гребцов, он исчез. Около полудня буря начала все крепчать и крепчать. Ты видал когда-нибудь Альпы?

А н т о н и й. Видел.

А д о л ь ф. Те горы - простые бородавки в сравнении с морскими волнами. Каждый раз, как мы поднимались вверх, можно было бы пальцем коснуться луны, но когда спускались, нам казалось, что перед нами земля разверзается и мы направляемся прямо в Тартар.

А н т о н и й.  Какое безумие доверяться морю!

А д о л ь ф. Матросы тщетно боролись с бурей, и,   наконец,   капитан,   весь  бледный,  обратился к нам.

А н т о н и й. Эта бледность - предвестие какой-то большой беды.

А д о л ь ф. "Друзья, - сказал он, - я потерял власть над моим кораблем. Ветры победили; нам остается возложить всю нашу надежду на бога. Пусть каждый готовится к концу".

А д о л ь ф. " Но прежде всего, - говорит он, надо освободить корабль от груза. Этого требует крайность, оружие жестокое. Лучше подумать о жизни и пожертвовать вещами, чем вместе с вещами погибнуть". Истина убедила. В море было выброшено множество ящиков с дорогими товарами.

А н т о н и й.  Вот это действительно бросание на ветер.

А д о л ь ф. Там был один итальянец, бывший послом  при  шотландском  короле.  У  него  был полный  сундук  с  серебряной  посудой,  кольцами, материями, шелковыми платьями.

А н т о н и й. Он не хотел торговаться с морем?

А д о л ь ф.  Нет, но страстно желал или погибнуть с любезными его сердцу сокровищами, или вместе с ними спастись. А потому он противился.

А н т о н и й. Ну, а капитан?

А д о л ь ф. "Мы-то,  - говорил он, - охотно предоставили бы тебе погибать одному со своими вещами; но несправедливо, чтобы все мы из-за твоего сундука подвергались опасности; иначе мы тебя вместе с сундуком бросим в море".

А н т о н и й. Вот истинно морской язык!

А д о л ь ф. Таким образом, и итальянец принужден был к этой жертве, но зато долго он проклинал и небо, и ад за то, что доверил свою жизнь такой варварской стихии.

А н т о н и й. Узнаю язык итальянцев.

А д о л ь ф. Немного спустя ветры, отнюдь не смягченные нашими подарками, порвали канаты, разорвали паруса.

А н т о н и й. Какая катастрофа!

 

==226

А д о л ь ф.  Тут снова обращается к нам капитан.

А н т о н и й. С речью?

А д о л ь ф. Приветствует нас: "Друзья, теперь нам пора поручить себя богу и приготовиться к смерти".  Когда некоторые из пассажиров,  более или менее знакомые с морским делом,  спросили его, на сколько часов он надеется сохранить корабль, - он сказал, что ни за что поручиться нельзя, но больше трех часов он не продержится.

А н т о н и й. Эта речь, оказывается,  была суровее первой.

А д о л ь ф. С этими словами он приказал обрубить все канаты и подпилить мачту до того места, куда она вставляется, и спустить ее вместе с реями в море.

Антоний. Зачем?

А д о л ь ф. Потому что мачта без парусов или с разорванными парусами была лишней, бесполезной тяжестью - вся надежда была на руль.

А н т о н и й. А что делали в это время люди?

А д о л ь ф. Это была самая злополучная картина.  Матросы  с  пением  "Радуйся,  царица" умоляли деву-богоматерь,  называя ее звездой морской,  царицей неба,  владычицей мира, пристанью спасения и обращаясь к ней со многими другими лестными титулами,  которые нигде  не прилагает к ней Священное писание.

А н т о н й й. Что у нее общего с морем, раз она, полагать надо, никогда по морю не ездила?

А д о л ь ф. Некогда Венера была занята заботами о моряках - так как,  по распространенному верованию, родилась из моря; а так как она перестала заботиться,  то эту  мать-недеву заменили девой-матерью.

 

==227

А н т о н и й. Ты шутишь!

А д о л ь ф.  Некоторые, бросаясь на палубу, молились  морю,  выливали  в волны  все масло, какое у них было,  льстя ему так, как мы льстим разгневавшемуся государю.

А н т о н и й. Что же они говорили'?

А д о л ь ф. "О милосерднейшее море,  о богатейшее море,  о красивейшее море,  успокойся, смягчись,  спаси!" Много такого  они пели  в заклинание глухому к их просьбам морю.

А н т о н и й.  Смешное суеверие! А другие?

А д о л ь ф.  Некоторые то и дело блевали, большинство давало обеты.  Тут был один англичанин, который  сулил  золотые  горы  богородице деве Уолсингемской,   если  живым  доберется  до суши.  Другие многое  обещали древу  креста в такой-то стране,  другие - другому  в  такой-то стране.  То же самое делали и с девой Марией, которая царствует во многих местах;  при этом полагают,  что обет будет тщетным, если не обозначить местности.

А н т о н и й. Смешно; точно святые не живут на небесах.

А д о л ь ф.  Некоторые давали обет сделаться картезианцами.  Один  обещал  пойти  на поклонение  святому Иакову,  что в  Компостелле,  босиком и с непокрытой головой,  прикрыв тело только железными  веригами,   к  тому  же  выпрашивая милостыню.

А н т о н и й. Никто не вспомнил о Христофоре?

А д о л ь ф. Один на моих глазах, - чему я не мог не посмеяться, - громко,  так,  чтоб всем было слышно,   обещал  Христофору  Парижского  собора,  что поставит в Париже в главном храме восковую

свечу в его рост . И когда он, вопя что есть мочи,  то и дело повторял это, то случайно находившийся с ним его знакомый толкнул  его локтем и остерег: "Смотри,  что ты обещаешь; ведь если бы ты все свое имущество продал с аукциона,  ты не был  бы в  состоянии расплатиться".

Тогда тот, ослабив голос, - конечно, для того, чтобы  не  услыхал  его Христофор, -  "Молчи, - говорит, - глупый! Или ты веришь тому,  что я говорю это серьезно? Только бы добраться до суши, а там  я и сальной-то свечи  не намерен  ему ставить".

А н т о н и й.  Какой глупый человек! Думается мне,  что это был голландец.  Удивляюсь  я,  что никому не пришла в  голову мысль  об апостоле Павле,  который и сам когда-то плавал по морю, а  когда  произошло  кораблекрушение,  выпрыгнул на сушу.  Ведь он,  как хорошо знакомый с такой бедой, научился помогать несчастным.

А д о л ь ф. 0 Павле не было помину.

А н т о н и й. А тем временем молились?

А д о л ь ф. Наперебой. Один пел "Радуйся, царица", другой - "Верую". Нашлись и такие, у которых были особые молитвы, довольно похожие на колдовство от опасности.

А н т о н и й. Как беда делает людей религиозными! Пока дела идут хорошо, нам не приходит на мысль никакой бог,  никакие святые.

Ну а ты в это время что делал? Ни одному святому не давал обета?

А д о л ь ф. Конечно, нет.

Антоний. Почему?

Ад о л ь ф. Потому что я не торгуюсь с богами.  Да и что это такое,  как  не формальная сделка: "дам,  если сделаешь" или "сделаю,  если

А н т о н и й. Но ты, может быть,  молил какого-либо святого о защите?

А д о л ь ф. Даже и этого не делал.

А н т о н и й. Почему же?

А д о л ь ф. Потому что небо очень обширно.

Если я вверю  какому-нибудь святому  мое спасение,  например святому Петру,  который,  может быть,  раньше всех меня услышит, потому что стоит у дверей', то ведь, пока он обратится к богу да пока изложит ему дело,  я уже и погибнуть успею.

Антоний. Что же ты делал?

А д о л ь ф.  Я прямым путем обращался  к самому отцу,  произнося "Отче  наш,  иже  еси на небесах".  Ни один святой не услышит так скоро, как он, и охотнее дарует, чего просят.

А н т о н и й.  А тем временем не говорила у тебя совесть? Не боялся ты призывать отца, которого ты гневал столькими преступлениями?

А д о л ь ф.  Откровенно говоря,  совесть несколько пугала меня,  но я тут же овладевал собою, раздумывая про себя: "Нет отца,  столь гневного на сына,  чтобы он,  увидав его в опасности в потоке или озере,  не схватил его за волосы и не выбросил его на берег". Среди всех пассажиров никто не вел  себя так спокойно, как одна женщина с маленьким  ребенком,  которого она кормила грудью.

Антоний. Что же она?

А д о ль ф. Лишь одна она не вопила, не плакала,  не давала обетов и только,  обняв мальчика, молилась про себя.  Между тем, пока корабль все время колотился о мель,  капитан,  боясь,  чтобы

 

К оглавлению

он весь не развалился, обвязал его канатами с носу до кормы.

А н т о н и й. Какая жалкая помощь!

А д о л ь ф.  Тем временем появляется какой-то

священник,  старик  лет  шестидесяти,  по  имени Адам; сбросив с себя всю одежду вплоть до верхней сорочки,  сбросив даже и чулки  с сапогами, он распорядился,  чтобы и все мы,  подобно ему, готовились спасаться вплавь.  И вот,  стоя так посредине корабля,  он прочел нам из Жерсона пять истин о пользе исповеди .  Посоветовал всем быть готовыми  к жизни  и смерти.  Тут был  и один доминиканец.   Перед  ним  исповедывались  все желающие.

Антоний. А ты?

А д о л ь ф. Я при виде общего смятения исповедался богу, осуждая перед ним мои прегрешения и моля его о милосердии.

А н т о н и й. Куда же ты думал попасть, если бы так погиб?

А д о л ь ф.  Судить об этом н предоставлял богу. Я не хотел быть судьей себя самого,  и все-таки некоторые  добрые  надежды  были  в думе моей.  Тем временем возвращается к  нам капитан в слезах.  " Пусть каждый, - говорит он,  - сам готовится: корабля нам и  на четверть  часа не хватит".  И действительно,  он был  в нескольких местах  растерзан и  уже наполнялся  водой.  Немного  спустя капитан  объявляет нам,  что видит вдали колокольню и советует умолять о помощи святого покровителя этого храма.  Все падают на колени и молятся неизвестному святому.

Л и т о н и й. Если бы вы его назвали по имени, он, может быть, услыхал бы вас.

А д о л ь ф. Но оно не было известно. Между

 

==231

тем капитан, насколько можно, направлял туда корабль, уже растерзанный, уже с. о всех сторон наливающийся водой, в таком состоянии, что он совсем бы развалился, если бы капитан его не опоясал.

А н т о н и й. Положение тяжелое!

А д о л ь ф. Мы направлялись туда,  чтобы тамошние жители заметили, в какой мы опасности. И действительно, они с. тали толпами выбегать к самому берегу и, подняв платье, а шляпы надев на шест, стали звать нас к себе; поднимая руки к небу, они давали нам понять, что оплакивают нашу судьбу.

А н т о н и й. Жду развязки.

А д о л ь ф. Море уже целиком охватило корабль, так что на корабле нам было не безопаснее, чем в воде.

А н т о н и й. Тут нужно было прибегнуть к якорю спасения.

А д о л ь ф.  Нет, к якорю беды.  Матросы освобождают от воды  лодку и  спускают ее  в море.

В нее все пытаются броситься,  но при этом переполохе  матросы  кричат,  что  лодка  не вместит столько народу,  пусть  каждый схватится,  за что может,  и спасается  вплавь.  Долго  думать было некогда: кто схватился за  весло,  кто  за шест, кто за кадку, кто за ведро, кто за доску,  и каждый, надеясь на свою опору, доверяется волнам.

А н т о н и й.  А что случилось с той женщиной, которая одна не вопила?

А д о л ь ф. Она раньше всех достигла берега.

А н т о н и й. Как это могло случиться?

А д о л ь ф. Мы посадили ее на согнутую доску и так ее привязали, чтобы ей нельзя было свалиться,  а в руки дали ей дощечку,  чтобы она

 

==232

А н т о н и й. Какая героиня!

А д о л ь ф. Когда уже ничего не осталось, кто-то сорвал деревянную  статую  девы-богоматери, уже гнилую и источенную крысами, и,  обняв ее, пустился вплавь.

Антоний. А лодка-то     благополучно доплыла?

А д о л ь ф.  Раньше всех утонула. Ведь в нее около тридцати человек бросилось.

А н т о н и й.  Что же оказалось для нее роковым?

А д о л ь ф. Еще прежде чем она отделилась

от самого корабля, она затонула от его качания.

А н т о н и й. Какое несчастье! А дальше что?

А д о л ь ф.  Пока я о других заботился, сам чуть было не погиб.

А н т о и и й. Каким образом?

А д о л ь ф.  Да потому,  что не оставалось уже ничего пригодного для плавания.

А н т о н и й. Тут пробка была бы полезна.

А д о л ь ф. В таком ужасном положении я предпочел  бы  ничтожную  пробку  золотому канделябру.  Осматриваясь  во все  стороны,  я вспомнил о нижней части  мачты,  но  так как один я вытащить ее не мог, то приглашаю себе товарища; утвердившись на ней вдвоем,  мы доверяемся волнам с тем, чтобы я держался за правую сторону,  тот - за левую.  И вот,  пока нас бросало из стороны в сторону,  упомянутый священник - флотский  проповедник -  вдруг бросился в середину прямо нам на плечи.  А был он человек огромного роста. Мы закричали: "Кто

==233

 

==234

 

==235

шест к  подплывавшему.  Направлявшиеся  к бе-                              регу хватались за шест,  и их безопасно перетаскивали на сушу.  Эта помощь спасла значительное число пассажиров.

А н т о н и й. Сколько?

А д о л ь ф. Семерых, но из них двое умерли от тепла, когда их принесли к огню.

А н т о н и й. А сколько всех вас было на корабле?

А д о л ь ф. Пятьдесят восемь.

А н т о н и й. Какое свирепое море! Хоть бы десятиной оно удовлетворилось,  которой довольствуются священники. Из такого-то числа оно столь немногих  вернуло?

А д о л ь ф.  Там мы испытали чрезвычайное человеколюбие народа,  который  с изумительной охотой снабдил нас всем - кровом,  огнем, пищей, платьем, деньгами на дорогу.

А н т о н и й. Что это за народ был?

А д о л ь ф. Голландский.

А н т о н и й.  Добрее его на свете нет, хотя он  и  окружен  дикими народами.  Надо полагать, что ты после этого во второй раз Нептуна испытывать не захочешь.

А д о л ь ф. Нет,  если бог не отнимет у меня здравого смысла.

А н т о н и й.  И я тоже предпочитаю слушать  такие  рассказы,  чем  на  деле испытывать подобное.

 

 РАЗГОВОР СТАРИКОВ, ИЛИ ПОВОЗКА

Евсевий, Пампир. Полигам. Гликион

Е в с е в и й. Что это за новые птицы? Или я ошибаюсь, и глаза мои плохо глядят, или я вижу

 

==236

                                           трех моих старых постоянных собутыльников Пампира, Полигама и Гликиона.  Конечно, это они самые и есть.

П а м п и р. Что смотришь такими стеклянными глазами, колдун? Подойди-ка поближе, Евсевий.

П о л и г а м. Здравствуй,  милейший Евсевий.

Г л и к и о н. Будь здоров, дружище.

Е в с е в и й.  Приветствую вас всех зараз, одинаково дорогие для меня друзья.  Какой бог или какой случай - еще счастливее бога - соединил нас? Ведь мы не видались друг с другом, полагать надо,  лет сорок.  Сам Меркурий своим жезлом не мог бы лучше согнать нас в одно место. Что вы здесь делаете?

П а м п и р. Сидим.

Е в с е в и й. Вижу, но почему?

П о л и г а м. Поджидаем повозку, которая должна отвезти нас в Антверпен.

Е в с е в и й. На рынок?

П о л и г а м. Конечно,  но больше в качестве зрителей, чем купцов, хотя у каждого есть свои дела.

Е в с е в и й. И мой путь туда же. Но что мешает вам ехать?

П о л и г а м. Еще не сговорились с извозчиком.

Е в с е в и й. С этим народом нелегко иметь дело. Но хочешь, мы их проведем?

П о л и г а м.  Хотелось бы,  если бы было можно.

Е в с е в и й. Притворимся,  что мы хотим идти пешком.

П о л и г а м. Скорее поверят они,  что раки полетят,  чем,  что мы,  такие старики, пройдем этот путь пешком.

Г л и к и о н. Хотите, дам вам хороший и умный совет?

П о л и г а м. Очень даже.

Г л и к и о н. Они пьют. Чем дольше они этим занимаются, тем больнице будет опасности, что они где-нибудь вывалят в грязь.

П о л и г а м. Но если ты хочешь трезвого извозчика, надо приходить до рассвета.

Г л и к и о н.  Чтобы поскорее  приехать в Антверпен,   давайте  наймем  повозку  только  для нас  четверых.   Я  думаю,  что  такой  ничтожной суммой  можно  пренебречь.   Этот  убыток  будет компенсирован  многими  выгодами:  мы  будем  сидеть удобнее и,  обмениваясь  друг с  другом рассказами, очень приятно проведем все время в пути.

П о л и г а м. Совет Гликиона хорош,  так как даже  в  повозке  приятный  спутник  стоит  самой повозки.  Да  и,  по  греческой  пословице,  свободней  будет  говорить,  правда,  не с  колесницы,  но в колеснице.

Г л и к и о н. Я сговорился. Садитесь. Черт возьми, теперь мне хочется жить, после того как мне посчастливилось после долгой разлуки увидеть приятелей, когда-то очень дорогих мне.

Е в с е в и й. А мне кажется, что я уже молодев.

П о л и г а м,  Сколько лет,  по-нашему, прошло с тех пор, как мы живем и в Париже?

Е в с е в и й. Я думаю,  не меньше сорока двух.

П а м и и р. Тогда мы все казались ровесниками.

Е в с е в и й. Мы почти и были ими, а если и была разница, то самая маленькая.

Е в с е в и й. Действительно,  но что за причина?

П а м п и р. Причина? Либо тот запоздал и остановился на бегу, либо этот перегнал.

Е в с е в и й. Ох, сколько бы люди ни опаздывали, но не опаздывают годы.

П о л и г а м. Скажи по совести, Гликион: сколько лет ты насчитываешь себе?

Г л и к и о н. Больше, чем дукатов.

П о л и г а м. Сколько же все-таки?

Г л и к и о н. Шестьдесят шесть.

Е в с е в и й. О, поистине, как говорится, Тифонова старость!

П о л и г а м. Но какими же средствами ты задержал старость? Ни седины у тебя нет, ни морщин, глаза живые, с обеих сторон блестят ряды зубов, цвет лица молодой, тело упитанное.

Г л и к и о н. Я сообщу мой секрет, но с условием,  что и ты,  в свою очередь,  расскажешь о тех средствах, которыми ты ускорил свою старость.