Мы участвуем в построении реальностей Другого

Идея того, что, создавая общее поле, каждый из нас участвует в создании реальностей другого, весьма значительна. Это, очевидно, имеет значение для того, что мы делаем как терапевты. Данная идея приводит к возникновению более широких вопросов о природе общности.
В недавнем выпуске Гештальт Журнала Raymond Saner (1989) комментировал культуральный уклон в Гештальте в статье «Гештальт-терапия made-in-USA». Он говорит об уходе в индивидуализм: «супер-ценность заботы о себе, о собственной идентичности, эмоциональной независимости» и, как он называет, включенность в организации только «по расчету». При этом обесценивается противоположный полюс – забота об обществе и окружающем мире, «мы»-сознание, признание личной зависимости от организации, моральная включенность в жизнь организаций.

Saner акцентирует необходимость внесения корректив, оппонируя Beaumont («Я тот, кто я есть. Если тебе не нравится, fuck off») идеологии, нашедшей отражение в практике и публикациях некоторых Гештальт-терапевтов. Предположение Saner’а в том, что большинство членов американского Гештальт-движения слишком увлеклись «Я», потому что они не осознают культуральной предрасположенности к индивидуализму с его отвращением или избеганием продолжительной интимности, близости и подавленным «мы».

(Конечно, приписывание подобного культурального феномена Америке может быть слишком нестрогим. Также есть и другие возможные объяснения: например, этот индивидуалистический крен является следствием собственного индивидуального стиля Перлза) (Yontef, 1991).

Saner говорит о том, что частично именно из-за данной культуральной особенности работы Левина, и положения теории поля не были адекватно ассимилированы теорией Гештальт-терапии. Рассмотрение явления в перспективе теории поля подчеркивает роль взаимовлияний, взаимосвязанностей и общности. Цитируя Левина: «…человеческое взаимодействие настолько же является функцией человека, насколько человек является функцией ситуации», Saner продолжает: «Терапевтическая ситуация характеризуется взаимодействием терапевта и клиента и со-влиянием друг на друга одновременно, непрерывно и последовательно» (1989).

Это утверждение подкрепляет высказанную ранее мысль о том, что мы можем влиять на реальности другого через создание общего поля. У данного положения существует масса чрезвычайно важных для психотерапии последствий.

Таким образом, предположение о том, что терапевт может являться активным объективным наблюдателем, или просто интерпретатором процесса в терапии, не являясь в полной мере участником, становится весьма сомнительным.

Я вспоминаю, как много лет назад у меня брала интервью социолог, преисполненная гордости от собственной «объективности» и «научности». Она задавала вопросы монотонным, роботообразным голосом и не показывала ни чуточки эмоции во время моих ответов. Она не хотела повлиять на мои ответы никоим образом. В итоге я был полностью изможден. Не существует «чистого» интервью, свободного от роли и влияния личности интервьюера, а с точки зрения теории поля, такого и вовсе не может быть. Мой интервьюер следовала старой эпистемологии и оперировала предположениями об «объективной» и безоценочной науке.

Аналогично я буду оспаривать попытки психоаналитиков оградить терапевтические отношения, создавая границы настолько жесткими, что, сталкиваясь на улице, терапевт не поздоровается с клиентом. Это настолько же абсурдно, как и попытки горе-социолога не повлиять на меня. Клиент психоаналитика, отзывчивый на все обстоятельства, не может не реагировать на них: молчание, следовательно, является столь же значимым сообщением, как и естественный диалог. Не имеется в виду, что границы не важны! Они помогают структурировать поле таким образом, чтобы обеспечивать безопасность и доверие. Но сессия, выполненная таким гипотетическим аналитиком в подобных (молчаливых) обстоятельствах, следуя теоретическому подходу, который объективирует клиента и игнорирует полевые условия терапии, демонстрирует проявление фундаментального неуважения, создает дистанцию, искусственность и неестественную ходульность.

Игнорирование очевидного

Справедливости ради, прежде чем развернуть критическое око вовне метода, отметим, что большинству (если не всем) Гештальтистов случается порой игнорировать некоторые аспекты реальности, как будто их нет или это не важно. Когда мы так рассуждаем, мы игнорируем принцип возможной значимости, и это доказывает, что мы все еще не полностью ассимилировали положения теории поля.
В нашей коллективной истории много примеров упущения значимых факторов во всей ситуации. В 60-е было возможным для некоторых тренеров иметь сексуальные отношения с разными участниками группы в течение жизни группы. Это знали все участники группы, но никогда не обсуждали в кругу. Я не хочу минимизировать ни важность этических моментов, ни потенциально враждебную реакцию женщин, которые бывали вовлечены в подобные ситуации. Я просто хочу указать на абсурдность представления, что подобные случаи не влияли весьма значимым образом на общую, совместно созданную реальность, жизнь группы. То, что я слышал от участников этих групп, – и это не удивительно – группа переживалась как небезопасная, стрессовая среда. (Вот вам пример «триумфа» индивидуализма над интересами общества. На поверку данный «триумф» оказывается банальным игнорированием последствий удовлетворения собственных потребностей для жизни всего сообщества. Как мы знаем, реакции человека часто имеют большие последствия и эффекты, которые влияют на членов наших семей, групп и сообществ).

Другой пример игнорирования отдельных аспектов целостной ситуации относится к широко распространенной среди некоторых Гештальт–терапевтов практике ведения группы, при которой процесс групповой динамики вовсе не принимается во внимание. Вместо этого тренер или терапевт работает индивидуально с участниками группы в определенной последовательности, и нет времени обратить внимание на жизнь группы как целого. Есть тренеры, которые открыто признают, что групповой процесс важен, и в то же время его игнорируют.

В таких ситуациях происходит так, будто часть поля воспринимается как данность и считается недостойной внимания и траты времени. Это напоминает мне некоторых врачей, которые утверждают, что важна форма медицинского лечения сама по себе, в то время как другие аспекты реальности пациента (больничное окружение, отношение врача, забота) несущественно влияют на выздоровление пациента и не достойны внимания.

Но теория поля напоминает нам, во-первых, что люди реагируют на весь контекст деятельности, равно как и на саму деятельность, и, во-вторых, что реакция людей происходит на всю реальность целиком, а не на отдельно взятые ее аспекты. Суть объединенного поля заключается в том, что все различные взаимозависимые влияния действуют совокупно: люди реагируют на все поле в целом, а не на отдельные факторы или некие отсепарированные свойства, являющие собой чистые абстракции и концепты.

Аналогично, все, что касается групп – реклама, способ отбора, помещение, где все происходит, отношение ведущих между собой, установление границ, открытие группы, учет коллективной истории группы, — все это, в той или иной степени, может влиять (и влияет) на жизнь группы, не как отдельно взятый фактор, а как часть взаимосвязанного целого. Если теория поля была полностью усвоена и интегрирована в практику, то все аспекты ситуации в целом доступны для тщательного рассмотрения и эксперимента.

Как люди, которые, так или иначе, находятся в отношениях друг с другом, мы переживаем двусторонний процесс: мы влияем на наши отношения, и наши отношения влияют на нас. Мы участвуем в творчестве и поддержании со-творенных и разделенных полей и, в свою очередь, являемся «творением» и продуктом организующего влияния созданных при нашем активном участии реальностей. Такое взаимное влияние имеет важные следствия для профессиональной практики.

Весьма немаловажная для терапевтов идея проистекает из признания того факта, что терапевт, изменяя себя, участвует в изменении клиента. Так как существует совместно творимое поле встречи, в равной мере являющееся функцией того, что привнес терапевт, и того, с чем пришел клиент, изменение в способе того, как терапевт относится к клиенту, и что чувствует по отношению к нему, неизбежно повлияют на поле «между» и, как следствие, на клиента. Разумеется, оценить масштабы и глобальность данной взаимосвязи – задача весьма сложная. Но данное размышление однозначно подкрепляет важность продолжительной супервизии и ежедневного внимания к «качеству готовности к клиенту» в интересах успешной практики.
Чтобы стать хорошим терапевтом, нам нужно становиться более включенными – не просто быть более осознанными, не просто лучше осознавать механизмы того, как мы не осознаем порой что-либо, но позволять, как говорит Yontef, фундаментальному и феноменологическому переживанию проникать в обычную жизнь, подобно бытию-в-мире.

В этом смысле Гештальт-терапия это не то, чем мы просто пользуемся ежедневно, подобно тому, как надеваем утром удобную одежду, и снимаем ее вечером. Это не последовательность действий и не что-то вроде терапевтических средств, которые мы можем запускать для определенных клинических целей и затем заменять их другим средством уже для другой цели. Если мы выбираем дисциплинированную работу в Гештальт-подходе, мы находим пути размышления и восприятия, которые характеризуют наш стиль жизни и наши отношения. Если мы должны действовать фигурально и аутентично как терапевты, нам следует признать, что способ всей нашей жизни не может быть полностью отделен от работы. Все, что есть в нашем феноменологическом поле, становится частью матрицы, из которой мы создаем поле с другими людьми. И когда поле нашего существования — ясное, с минимумом незавершенностей и хорошей самоподдержкой, то самобытность нашего «танцевального» творчества возрастает, и также растет способность взаимодействовать с другими.
Другое приложение «полевого» мышления, о котором уже упоминалось, относится к вопросу, как «Гештальтирующая» функция может стать стереотипом: поле человека или группы может закрепиться жестким, знакомым, часто саморазрушающим способом.

К примеру, клиент может пытаться создать совместное поле либо всю ситуацию таким образом, чтобы другой (терапевт) вынужден был подстраиваться под его/ее (клиента) стереотипные ожидания, попадать в ту роль, которая видится клиенту. Если я терапевт, следовательно, я должен быть осознанным о происходящем, должен отличать/узнавать, на какой танец меня приглашают. Если мне это удается, и я замечаю, что происходит, то я выбираю ответ – продолжать дальше или остановиться, комментировать или нет, вежливо отказаться или некоторое время побыть в ожидаемой клиентом роли.

Конечно, реальность клиента тоже постоянно меняется: он приходит не с одной единственной фигурой, в поле постоянно меняются фигуры. И может быть очень много танцев. В течение одного часа терапии клиент может быть и маленьким жалобным ребенком, и озабоченным рабочими ситуациями менеджером, и резким подростком, припоминающим уход из родительского дома, и человеком, ведущим переговоры с терапевтом о графике встреч и о гонораре за терапию. Эти разные конфигурации поля представляют собой разные состояния клиента: изменение положения тела, тембр голоса, мыслительных паттернов, различные модели отношения к терапевту. Все это может меняться. Я должен отслеживать все эти изменения, равно как и тот факт, что я встречаюсь с различными «ликами Self».

Эти разные состояния аналогичны, в какой-то мере, эго-состояниям в транзактном анализе или субличностям в психосинтезе (Rowan, 1990). Смысл в том, что в любом танце, при любой конфигурации поля, реальность, порождаемая клиентом в присутствии терапевта, «взывает» к разным сторонам и «субличностям» терапевта (Beaumont, 1990).

Таким образом, я могу быть и «мучителем» для параноидного клиента, и «потенциальным помощником», и «экспертом», подсказывающим, что делать. Конечно, если я осознаю происходящее, я с большей вероятностью избегу конфлюенции и формирования моего поля в соответствии с ожиданиями клиента.

Petruska Clarkson (1989) говорила на предыдущей конференции о разных моделях взаимоотношения клиента и терапевта. Она описывала это в терминах архетипов семьи. Например, я как терапевт могу быть похожим собственным отношением на бабушку/дедушку, на ребенка, на родителей. Я могу «быть» кем угодно. Смысл в том, что любая из представленных моделей взаимодействия, сознательно или нет, является результатом нашего с клиентом взаимодействия.

Итак, в какой бы роли я ни был («внимательный слушатель», «конфронтирующая особа», «некто, устанавливающий границы»), я являюсь участником танца, частью со-творенного поля, общего межличностного дома.

Сегодня я исследовал вместе с вами некоторые карты, имеющие отношение к теории поля, и пытался показать вам, что Гештальт-терапия базируется на теории поля. Чем отчетливее будет эта связь, тем более контекстуальной будет видеться Гештальт-терапия. Я особенно сконцентрировался на том, что происходит «между» в отношениях, на взаимном влиянии, взаимодействии в танце между людьми. Подобная перспектива позволяет увидеть терапевтическую работу в новом свете.

В заключении я хотел бы остановиться на нескольких темах, которые лучше проясняют взаимное влияние людей друг на друга. И здесь хотел бы сказать о том, что редко вспоминают, говоря о Гештальт-терапии, а, по-моему, следовало бы. Некоторые явления легко сочетаются с полевой точкой зрения. Другие, хотя и относятся к «между», выходят за пределы обычных концепций и являют собой примеры того, что не находит полноценного объяснения в медицине и науке вообще. Я считаю, что Гештальтистам следует быть открытыми к совокупности феноменов, до смешного часто упоминаемых в отчетах, но, тем не менее, не находящих достаточного объяснения в «серьезной» науке. Подобные явления вовсе не кажутся мне при этом простыми.

Позвольте привести несколько примеров.

Первое. Поразительно, сколь часто встречаются параллельные реальности и процессы. Например, ситуация, только что происшедшая в терапии, вновь «проигрывается» во встрече «терапевт-супервизор». Минуту назад мы видели пассивного терапевта, как вдруг супервизор отмечает внезапно развивающуюся собственную вялость и отсутствие энергии. Подобные феномены известны и часто относятся к области бессознательного теми, кто работает с бессознательным. На как Гештальт обходится с таким «параллелизмом»? Вероятно, можно говорить о со-творенном поле, паттерны существования которого переносятся в другой временной период и место, где есть схожие элементы (из терапии – в супервизию). Конечно, это не в большей степени объяснение, чем ссылка на бессознательное. Но это может помочь сформировать начальный описательный уровень. И здесь мы можем видеть в миниатюре аналогичный процесс – вовлеченность всего поля, – который случается, когда умения, технологические навыки, отношения, поветрия и мода стремительно распространяются по всей планете, или когда «атмосфера» на работе влияет на настроение членов коллектива и на отношения вне работы

Второе. Есть такой феномен: в течение определенного периода времени – например, недели – все клиенты «приносят» одни и те же проблемы, на которых и терапевт сконцентрирован в своей жизни на данный момент. В то время, когда один из моих родственников умирал от рака, было столько упоминаний о раке от моих клиентов, что я просто перестал этому удивляться. Я уже почти ожидал разговора о раке, «новостей» о том, что кто-то из знакомых моих клиентов болен раком, и они (клиенты) действительно говорили об этом гораздо чаще, чем это могло бы быть случайным. Но не подсказывал ли я на самом деле им эти размышления о раке? Не было ли это малым возмущением в совместно творимом поле? Возмущением, которое привносил я, и которое приводило к более частому возникновению данной темы в разговоре. Влияем ли мы на окружающих своими размышлениями? Эту область трудно исследовать, но она, без сомнений, заслуживает тщательного изучения. Возможно, нужны необычные методы исследования. Такие как «исследования в сотрудничестве» (Reason, 1989).

Третье. Часто говорят о том, как маленькие дети, еще не способные разговаривать, «считывают» эмоциональный фон и невысказанные чувства своих родителей. Механизм данного феномена, видимо, — общая сенсорно/чувствительная реакция на все поле в целом. Очень немного было исследований по этому поводу. Некоторые – Гештальтистские. Из этой же серии — рассказы о животных, которые предчувствуют опасность. Подобные случаи не могут быть поняты (по крайней мере, в основных школах современной психологии), но мы как психотерапевты должны быть готовы признавать и исследовать невероятное количество способов влияния на нас окружающей среды и все более детально описывать варианты взаимодействия «организм-среда». Учение Юнга (1952), о синхронности описывает похожие опыты, и, чтобы не отрываться от почвы, Гештальт-терапевты должны, по крайней мере, стать более открытыми для обсуждения и изучения этих феноменов.

Четвертое. Напрямую относящееся к теории поля в физической метафоре с его «силами» предположение о существовании электромагнитных и энергетических полей вокруг и между людьми. Есть люди, видящие ауры, акупунктурщики, шиацу-терапевты, принимающие всерьез теории об энергетических потоках и возможности исцеления одного человека другим человеком непосредственно. Я здесь не хочу вовлекаться в дискуссию между нетрадиционной и ортодоксальной медициной (Fulder, 1988; Staeker and Gilmour, 1989). Я просто хочу сказать о том, что вопросы влияния людей друг на друга являются открытыми.
Исходя из этого, я предполагаю, что многие из нас имели опыт сильного воздействия просто в присутствии кого-то с высокой степенью осознанности, возможно, духовного учителя либо просто часто практикующего медитацию человека. Это поднимает вопрос нашего собственного терапевтического присутствия. Иногда мне кажется, что наиболее важным из того, что мы можем делать как психотерапевты, является полное присутствие, «ясность», включенность. Даже если клиент не находится в контакте ни со мной, ни со своим процессом, я, по крайней мере, сохраняю контакт с ним и со своими чувствами, желаниями и мыслями. Это не бесспорное мнение, но можно предположить, что, даже просто полностью присутствуя, мы уже помогаем клиенту сгруппировать его/ее поле более «здоровым» образом. Быть «полностью присутствующим» — это отдельная тема для разговора о «присутствии».

Zinker (1987) писал о присутствии, и я был поражен тем, что он сказал. Пожалуй, я закончу лекцию цитированием Zinker’a.

«Присутствие подразумевает особое состояние бытия здесь полностью, телом и душой. Это способ «бытия с», без специального делания. Присутствовать — значит быть здесь, полностью, открытым всем возможностям. Присутствие терапевта это фон, на котором фигура другого человека может возникнуть, стать яркой, полной и отчетливой».

Для Другого, для клиента присутствие терапевта — стимул к проникновению в более глубокие слои себя. Zinker продолжает: «Когда я испытываю присутствие другого, я свободно выражаю себя, могу быть собой, обнаруживаю свои слабости, уязвимые места, верю, что меня воспринимают безоценочно. Присутствие моего терапевта позволяет мне бороться со своими внутренними конфликтами, проблемными вопросами, парадоксами, не воспринимая вопросы терапевта как отвлекающие. Присутствие моего терапевта позволяет мне встречаться с собой, зная, что у меня есть мудрый и сопричастный свидетель».

Далее Zinker говорит о том, чем присутствие не является:

«Присутствие — это не поза. Присутствие — это не стиль. Это не харизма. Харизма требует внимания, восхищения. Харизма обращена к самой себе, а присутствие обращено к другому. Харизма это фигура, соревнующаяся с другими фигурами, в то время как присутствие это фон, «требующий, чтобы нечто было начертано на нем». Присутствие это не поза религиозного смирения, на поверку зачастую оказывающегося скрываемой гордыней. Присутствие это не спор, не принятие чьей-либо стороны, она видит все целиком. Присутствие не соревнуется. Присутствие не драматично».

И в завершение Zinker описывает развитие присутствия. «Иногда, пишет он, – кажется, что терапевт – это тот, кто всегда присутствует, что он таким родился. Однако для большинства людей достижение присутствия – весьма длительный процесс, вновь и вновь возвращающий их к пониманию того, как мало они знают, и как много еще предстоит понять. Присутствие – благоприобретенный трепет перед встречей с бесконечно сложной и удивительной вселенной».

Я хочу поблагодарить Hunter Beaumont, Marianne Fry, Peter Hawkins, Gary Yontef, Ray Edwards, Judith Hemming и Pat Levitsky за их комментарии и ободряющую поддержку.

Перевод: К.В.Павлов, А.А.Шахова (ВЕГИ)

Общая редакция текстов: К.В.Павлов (Директор ВЕГИ)

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ И ССЫЛКИ НА ИНЫЕ ИСТОЧНИКИ
1. Bateson, G. (1979). Mind and nature. A Necessary Unity. Bantam Books, New York.

2. Beaumont, H. (1990). Personal Communication.

3. Berman, M. (1981). The Reenchantment of the World. Cornell University Press, Ithaca.

4. Capra, F. (1982). The Turning Point – Science, Society, and the Rising Culture. Bantam Books, New York.

5. Clarkson, P. (1988). Variations on I and Thou – the Role of Love in Gestalt Therapy. Plenary lecture at the 3-rd British Gestalt Conference. Nottingham.

6. Clarkson, P. (1989). Gestalt Counselling in Action. Sage Publications, London.

7. Fulder, S. (1988). The Handbook of Complementary Medicine. Coronet.

8. Hartman, G. (1935 & 1974). Gestalt Psychology: A Survey of Facts and Principles. The Ronald Press Co., New York. (Reprinted in 1974 by Greenwood Press, Westport, Connecticut).

9. Hodges, C. (1990). Field Theory and Group Process. Presentation at The Gestalt Journal’s 12-th Annual Conference, Boston, Mass.

10. James, W. (1905). Text Book of Psychology. Macmillan, London.

11. Jung, C.G. (1952). Synchronicity: an Acausal Connecting Principle, in The Structure and Dynamics of the Psyche. The Collected Works of C.G.Jung, Vol. 8. Routledge and Kegan Paul, London.

12. Kohler, W. (1969). The Task of Gestalt Psychology. Princeton University Press.

13. Latner, J. (1983). This is the Speed of Light: Field and System Theories in Gestalt Therapy. The Gestalt Journal, Vol. VI, No. 2, pp. 71-91.

14. Latner, J. (1986). The Gestalt Therapy Book. The Gestalt Journal, Highland, New York.

15. Lewin, K. (1952). Field Theory in Social Science. Tavistock, London.

16. Marrow, A.J. (1969). The Practical Theorist: The Life and Work of Kurt Lewin. Basic Books, New York.

17. Perls, F., Hefferline, R., Goodman, P. (1973). Gestalt Therapy: Excitement and Growth in the Human Personality. Penguin Books, Harmondsworth.

18. Reason, P. (1989). Human Inquiry in Action. Sage, London.

19. Rowan, J. (1990). Subpersonalities: The People Inside Us. Routledge, London.

20. Saner, R. (1989). Culture Bias of Gestalt Therapy: Made-in-U.S.A. The Gestalt Journal, Vol. XII, No. 2, pp. 57-73.

21. Schon, D.A. (1983). The Reflective Practitioner: How Professionals Think in Action. Temple Smith, London.

22. Sheldrake, R. (1987). A New Science of Life. Paladin Books, London.

23. Staeker, D. & Gilmore, C. (1989). Examining Holistic Medicine. Prometheus Books.

24. von Bertalanffy, L. (1968). General System Theory. Braziller, New York.

25. Weisbord, M.R. (1987). Productive Workplaces: Organizing and Managing for Dignity, Meaning, and Community. Jossey Bass, San Francisco.

26. Yontef, G. (1981a). Mediocrity and Excellence: An Identity Crisis in Gestalt Therapy. ERIC/CAPS, University of Michigan, Ed. 214.062.

27. Yontef, G. (1981b). Gestalt Therapy: A Dialogic Method, in K.Schneider (Ed.), Gestalt Therapie und Neurose. Pfeiffer Verlag, Munchen.

28. Yontef, G. (1984). Modes of Thinking in Gestalt Therapy. The Gestalt Journal, Vol. VIII, pp. 33-75.

29. Yontef, G. (1991). Personal Communication.

30. Zinker, J. (1977). Creative Process in Gestalt Therapy. Brunner/Mazel, New York.

31. Zinker, J. (1987). Presence as Evocative Power in Therapy. Gestalt Review, Vol. 1, No. 2., Gestalt Institute of Cleveland, Ohio.

1 Для читателей, знакомых с революционными биологическими идеями Rupert Sheldrake (1987) относительно «морфического резонанса», существуют интригующие пересечения с «полевым мышлением», включая феномены, описанные здесь (перенос сложных паттернов поведения и опыта).

2 Существуют некие свидетельства о том, что маленькие дети реагируют на целостные качества всего поля. Подобные выводы сделаны на основании скромных по объему исследований автора, посвященных развитию детей, переживших II Мировую Войну. Зачастую, при практически полном отсутствии «сознаваемых» воспоминаний, существует некий «подсознательный» объем памяти относительно собственного пережитого опыта. Данная память существует в форме диффузных неспецифических «чувственных» состояний. В то время как и мать, и ребенок в ситуации войны были частью одного и того же поля и имели сходные, в целом, эмоциональные реакции, на происходящие события, мать располагала на тот момент нажитыми коупинг-механизмами, а ребенок – нет. Ребенок просто реагировал на преимущественный эмоциональный климат, атмосферу военного времени, в которое он был погружен. Предварительные результаты свидетельствуют, что переживаемые реакции людей, рожденных в то время (1940-1944), могут быть весьма схожими на протяжении лонгитюдного исследования.


Автор: Жанара Кенжебекова

Жанара — исследовательница культуры и традиций. Ее статьи поднимают важные темы многообразия культур Казахстана.