Щербаков В. И. Заполярье судьба моя. Последний предвоенный год

1. Как я стал командиром 104-й горнострелковой дивизии

В январе 1938 года я окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. За высокие показатели на госу­дарственных экзаменах все слушатели нашего выпуска приказом Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова были награждены серебряными часами и месяч­ным окладом денежного содержания. Мы были первыми, кто по окончании академии сдавал го­сударственные экзамены. Учились на вечернем отделении заочного факультета, которое функци­онировало при артиллерийской академии в городе Ленинграде на улице Комсомола. В одной группе со мной учились К. Корнилов-Другов, В. И. Хох­лов, Е. И. Смирнов, П. С. Семенов, Б. В. Гринев. Впоследствии все они стали видными военачаль­никами.

В приказе говорилось: "От каждого слушателя нормальной невечерней академии, если он учился добросовестно и искренне стремился овладеть во­енной наукой, требовалось большое напряжение сил. Все больше трудов стоило высшее военное образование вам, прошедшим курс без отрыва от службы, посещавшим лекции и практические занятия в академии по вечерам, трудившимся дома над учебниками и картой по ночам".

Да, учиться было трудно, но интересно. Из семидесяти чело­век, поступивших на ленинградское отделение, только полови­на окончила академические курсы. До сих пор с благодарностью вспоминаю содержательные лекции Карбышева, Климовских, других преподавателей, видных военных специалистов.

После окончания академии я продолжал еще работать на курсах переподготовки начальствующего состава около шести месяцев. Однажды начальник курсов полковник П. С. Пшенни­ков, эрудированный, умный руководитель, имевший большой авторитет у слушателей, сказал, что меня вызывают в отдел кадров Ленинградского военного округа.

Начальник отдела кадров полковник А. Ф. Смирнов предста­вил меня командующему округом командиру 2 ранга М. С. Хозину. После непродолжительной беседы командующий сказал: "Будем представлять вас Народному комиссару обороны для на­значения помощником командира девяностой стрелковой диви­зии".

В июле 1938 года состоялся приказ Наркома обороны о на­значении меня помощником командира 90-й стрелковой диви­зии, которой тогда командовал комбриг К. Н. Галицкий. Диви­зия дислоцировалась на Карельском перешейке, на советско-финляндской границе, от Верхних Никуляс до Лемболово. Штаб дивизии стоял в Пери. Комиссаром дивизии был бригадный ко­миссар Фролов, начальником штаба подполковник Г. И. Вехин.

Дивизия была очень большая. В каждом стрелковом полку наряду со стрелковыми батальонами имелся артиллерийско-пу­леметный батальон, который предназначался для дислокации в укрепленных сооружениях.

Через несколько дней комбриг К. Н. Галицкий был отозван в Москву. Я остался за него, выполнял все его обязанности. Как-то когда я находился на полевых учениях, комиссар дивизии Фролов передал по телефону, чтобы я срочно вернулся в штаб дивизии. Я задумался: что могло случиться? Время было тре­вожное. Военно-политическая обстановка в Европе продолжала осложняться. Гитлеровская Германия оккупировала Австрию. Шел торг лидеров Англии и Франции с Гитлером в отношении Че­хословакии. Советскому правительству пришлось принять ряд мер по укреплению границ. В полосе 90-й стрелковой дивизии также проводилась большая работа в этом направлении, строились до­полнительные оборонительные сооружения.

В штабе дивизии бригадный комиссар Фролов передал мне приказание командира 19-го стрелкового корпуса комбрига И. Ф. Николаева, чтобы я принимал дивизию, так как К. Н. Галицкий в дивизию не вернется. Все мои доводы о том, что я еще не готов занимать такую должность, не имели успеха. Более того, вызывали недовольство командующего округом М. С. Хозина, ко­торый по телефону коротко сказал мне: "Когда вас выдвигали по­мощником командира дивизии, мы считали, что вы дисциплини­рованный командир и коммунист. Так что же, Военный совет ошибся?" - И, не ожидая моего ответа, продолжал: "Сегодня по­лучите письменный приказ". Мне отступать было некуда.

Так началась для меня новая, трудная работа в 90-й стрелко­вой дивизии. Надо было одновременно решать две задачи: совер­шенствовать боеготовность частей дивизии и закончить в корот­кий срок строительство новых оборонительных сооружений.

Я в полной мере сознавал силу руководящего состава дивизии, который много сделал для оказания мне помощи в новой сложной обстановке. Комиссар дивизии бригадный комиссар Фролов, опыт­ный политработник, человек твердого характера, много уделял внимания работе с людьми в частях и подразделениях. Он хорошо знал руководящий состав полков, что способствовало их взаимопо­ниманию и взаимодействию.

Начальник штаба дивизии полковник Г. И. Вехин, скромный, трудолюбивый, к тому же отличный организатор, дело свое знал хорошо. С ним мне пришлось встретиться еще раз, но в трагиче­ской ситуации, уже в ходе Великой Отечественной войны. Тогда он командовал 152-й стрелковой дивизией, боеспособной и отлич­но вооруженной. О трагедии дивизии будет еще рассказано.

Начальник инженерной службы дивизии подполковник Б. В. Бычевский, человек, о котором я и теперь вспоминаю с особой теплотой. С Борисом Владимировичем мне частенько приходилось коротать бессонные ночи непосредственно у стро­ившихся оборонительных сооружений на границе. Он много сде­лал, чтобы оборонительные сооружения были выполнены до­бротно и в короткий срок. Надо сказать, что уже, будучи в от­ставке мы с ним жили по соседству в Ленинграде.

Начальник артиллерии дивизии полковник Прохоров. О нем хочется сказать подробнее. Отменный артиллерист, толковый человек. Перед Великой Отечественной войной он получил зва­ние генерал-майора и был командующим артиллерией армии.

В первые дни войны с ним произошла трагическая история. При отходе наших войск Прохоров был ранен в обе ноги, не мог идти. Красноармейцы, спасая своего командира, несли его на руках. Когда гитлеровцы подошли близко, Прохоров при­казал красноармейцам оставить его. Когда они выполнили приказ, Прохоров выстрелил себе в грудь из пистолета, но пу­ля прошла мимо сердца. Пришел в сознание уже в немецком госпитале.

­После войны, в 1947 году, я с ним встретился на Высших академических курсах. Тогда-то он и поведал мне свою горь­кую историю.

Характеристика отделов и управления дивизии в целом была бы не полной, если бы я не сказал о политотделе дивизии и о его начальнике полковнике А. С. Доильницине. Это был человек осо­бого склада. Я не слышал, чтобы он разговаривал с подчиненными в повышенном тоне. У него был особый индивидуальный подход к людям, и все это чувствовали и ценили. Таким образом, политотдел дивизии задавал основной тон в работе всего управления дивизии.

Уделяя много времени укреплению границы, нельзя было не­дооценивать боевую и политическую подготовку войск, учебу шта­бов и командно-политического состава. В этом деле я чувствовал себя значительно уверенней - пригодились несколько лет преподаватель­ской работы.

Ходом строительства на границе постоянно интересовался коман­дующий войсками округа командарм 2 ранга М. С. Хозин. Он бывал у нас на строительстве объектов, вникал в наши нужды, оказывал су­щественную помощь.

К концу октября план строительства в основном был выполнен. Тогда же меня вызвали в Москву в ЦК партии. Беседовал со мной на­чальник главного управления кадров Е. А. Щаденко. В конце беседы он сказал: "Будем докладывать Наркому обороны и ЦК партии об ут­верждении вас в должности командира дивизии". Мне было приятно, что мой труд и бессонные ночи оценены по достоинству.

Вернувшись из Москвы, я продолжал исполнять обязанности ко­мандира дивизии. Но утверждение на должность не состоялось. В конце 1938 года в дивизию командиром приехал полковник П. А. Зайцев, я стал его заместителем.

С полковником П. А. Зайцевым мы встречались не в первый раз. В конце 1930 года одновременно прибыли из войск в Ленинград, в школу по переподготовке начальствующего состава. Зайцев и я были назначены преподавателями тактики. Около двух лет мы работали вместе. Затем П. А. Зайцев и еще ряд преподавателей уехали в вой­ска на командные должности. И только через пять лет судьба опять свела нас.

В начале 1939 года сменилось командование округом: вместо М. С. Хозина округ возглавил командарм 2 ранга К. А. Мерецков. В моей военной службе этот человек оставил значительный след. Вот почему в своих воспоминаниях я уделяю особое внимание этому бес­спорно одаренному полководцу, типичному представителю эпохи Великой Отечественной войны со всеми присущими высшим коман­дирам достоинствами и недостатками.

С приходом К. А. Мерецкова, как мне казалось, все события ста­ли развиваться более динамично: в феврале 1939 года, еще будучи заместителем у П. А. Зайцева, я получил звание "комбриг". Это первое звание высокого комсостава, а вслед за этим новое назна­чение - командиром 104-й стрелковой дивизии, которой еще не су­ществовало: ее надо было сформировать. Пункт формирования - город Мурманск.

2. Первая встреча с Заполярьем.

Перед тем как отправиться к новому месту службы, я был вызван к новому командующему округом командарму К. А. Мерецкову. Задав несколько вопросов о моей службе в Красной Армии, Ки­рилл Афанасьевич пригласил меня к карте и показал три населен­ных пункта, в которых предстояло дислоцироваться частям 104-й горной стрелковой дивизии. Управление дивизии и некоторые дивизионные части, зенитная батарея, саперный батальон - в Мур­манске. В Мурманске уже стоял 162-й стрелковый полк 52-й стрелковой дивизии, в оперативном отношении подчинявшийся Северному флоту. Ему присвоили номер 217, и он передавался 104-й горной стрелковой дивизии. Этим полком командовал пол­ковник С. П. Микульский.

Далее К. А. Мерецков приказал: в марте и апреле 1939 года вдоль советско-финской границы провести рекогносцировку для дополнительных оборонительных сооружений, а в течение лета того же года рекогносцировочные работы провести в районах реки Титовка и горы Большой Кариквайвишь.

На этом наша беседа была закончена. Мое знакомство с новым командующим Ленинградским военным округом командармом 2 ранга К. А. Мерецковым состоялось. Кирилл Афанасьевич пока­зался мне очень энергичным и подвижным. Говорил он твердо и уверенно. Можно было заметить в его отношении ко мне какую-то едва уловимую простоту.

Итак, на край севера, в "столицу" Заполярья - Мурманск. Да­лековато, но что поделаешь - военная служба. Я был тогда относи­тельно молод, мне было только 37 лет. Надо побывать и на окраи­нах нашей необъятной Родины. Север - край молодой, интересный и перспективный.

Решив ряд неотложных вопросов в отделе кадров, интендант­ском и политическом управлениях округа, я в первых числах мар­та поездом "Полярная стрела" выехал в Мурманск. Это был поезд очень высокой культуры обслуживания. В вагонах было уютно и чисто. Проводники отличались вежливостью и вниманием к пасса­жирам.

Март, хотя и весенний месяц, однако на север от Петрозавод­ска повсюду еще царствовала зима. Пейзаж до Кандалакши был живописный, но несколько однообразный: всюду лес, замерзшие реки и озера, покрытые глубоким снегом, который отдавал синевой.

Проехали станцию Лоухи, а севернее километров на пятнад­цать промелькнул знак полярного круга. При подъезде к городу Кандалакше ландшафт местности резко изменился. Еще издали просматривались большие лесистые высоты, окружающие этот северный город у залива Белого моря. Город был залит электриче­ским светом. Справа от станции на небольшой возвышенности просматривались высокие здания военного городка.

Однако долго рассматривать не пришлось: к поезду вместо паровоза подали электровоз. Теперь ехали быстрее по извивавшейся между гор и озер железной дороге. До Мурманска оставалось еще 300 километров. Утром наш поезд от поселка Кола двигался по южному берегу Кольского залива, который зимой не замерзает. Ответвление теплого течения Гольфстрим оказывает свое дейст­вие.

Город Мурманск раскинулся на сопках в прибрежной части Кольского залива. Большинство зданий были деревянные. Област­ной комитет партии тоже размещался в двухэтажном деревянном доме. Лишь одно наиболее красивое здание стояло на возвышенности. Это была гостиница "Арктика", всегда переполненная приез­жими.

Комендант станции рассказал, как добраться до военного го­родка, где располагался 217-й стрелковый полк. При мне был только небольшой чемоданчик, и я отправился пешком. В двухэтажном каменном здании, специально построенном для штаба, было очень просторно. За столом большого кабинета сидел плот­ный, среднего роста командир полка С. П. Микульский.

После короткого знакомства мы договорились о размещении частей дивизии. Верхний этаж штабного здания командир полка решил освободить для штаба формируемой дивизии. Для прибыва­ющего начальствующего состава временно было оборудовано об­щежитие в одном из этажей красноармейской казармы. Командование дивизии, тоже временно, разместилось в двух комнатах Дома Красной Армии. Так началось формирование дивизии.

На второй день я отправился представляться руководителям города и области. Первым секретарем областного комитета партии был М. И. Старостин, избранный незадолго до того. Прежде он служил в Красной Армии, затем окончил Военно-инженерную академию. Работа в гражданских условиях была для него внове, Максим Иванович по характеру оказался человеком спокойным, в обращении простым и доступным. Как секретарь обкома партии он был членом Военного совета Северного флота. Максим Иванович пригласил к себе второго секретаря обкома И. И. Федорова, председателя областного комитета Б. Г. Лыткина и председателя горсовета А. М. Кольцова. Я доложил, какие части будут дислоцироваться в Мурманске и в других городах области, какое намечается строительство казарм, домов для начальствующего состава и их семей. Сообщил о сроках формирования. Все присутствовавшие обещали помочь командованию дивизии всем, что будет в их си­лах.

Через несколько дней катером я отправился в Полярный - главную базу Северного флота, представиться Военному совету флота и решить ряд вопросов, связанных с гарнизонной службой в Мурманске, с рекогносцировочными работами на полуостровах Рыбачий и Средний. Необходимо также решить вопрос о выделе­нии плавсредств для доставки рекогносцировочных групп на Рыба­чий полуостров.

Командующий Северным флотом вице-адмирал В. П. Дрозд, еще молодой человек, участник испанских событий 1936-1937 го­дов, был энергичным и способным флотоводцем. Членами Военно­го совета были Ф. Г. Масалов и Н. М. Кулаков. Все вопросы были решены. Отмечу, что Военный совет флота проявил большой инте­рес к предстоящим нашим работам и обещал всестороннюю по­мощь. Северный флот был тогда еще молод. Фактически он пере­живал период становления, так как начал создаваться лишь в 1937 году.

Тем временем в Мурманск прибывали военнослужащие, в оди­ночку и командами. Прибыли ближайшие мои помощники: на­чальник штаба дивизии подполковник И. И. Внуков, начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар А. П. Кап- луновский (в Великую Отечественную войну он был членом Воен­ного совета 19-й армии), начальник артиллерии подполковник А. А. Гусаков (во время войны исполнял должность начальника артиллерии фронта в войсковом звании генерал-лейтенанта), ин­тендант дивизии К. А. Левченко (в войну работал интендантом 14-й армии).

Через несколько дней прибыл представитель штаба округа ка­питан Черепанов для участия в рекогносцировочных работах. Этим командование Ленинградского военного округа дало мне по­нять, что работы нельзя откладывать в долгий ящик.

Оставив за себя начальника штаба дивизии И. И. Внукова, я с командованием дивизии, группой средних и младших командиров и красноармейцев на большом морском буксире из Мурманского порта отправился через Мотовский залив в местечко Восточное Озерко. Это селение расположено не берегу Мотовского залива, вблизи финской границы. Там дислоцировалась пограничная за­става. При выходе из Кольского залива наш буксир начало пока­чивать: Мотовский залив оправдывал свое название. Никто из нас раньше по морям не плавал, однако все чувствовали себя удовлет­ворительно, а вот начальник политотдела дивизии А. П. Каплуновский тяжело страдал от морской качки.

На заставе нас встретили радушно. Хорошо разместили, угостили жареной треской, только что пойманной тут же на приста­ни. Причем ловили ее пограничники очень просто: на конце проч­ного шпагата привязывали загнутый острый гвоздь, на который насаживали кусок трескового мяса. Пограничник, подергивая шпагат, на наших глазах вытаскивал крупные рыбины. Свежая жареная треска - необычайно вкусная еда.

На другой день, захватив с собой лыжи, пограничники на боль­шой лодке перевезли нас через Мотовский залив в том месте, где он был не очень широкий. И вот мы на полуострове Рыбачий. Не видно ни деревца, ни кустика. Сам Рыбачий представляет собой плоскогорье с высотой над уровнем моря примерно 300 метров. Все занесено снегом. Полуостров кажется сплошной равниной, в неко­торых местах имеются спокойные длинные спуски к морю, что нас весьма устраивает.

Обычно к концу рабочего дня мы очень уставали, и возвра­щаться на базу всегда было тяжело. Пологие и длинные спуски нас выручали. Бывало, становились на лыжи и спокойно катились до самого залива, где нас ожидала лодка. Снежный покров на Ры­бачьем и Среднем полуостровах плотный, как и во всей безлесной заполярной тундре. Это оттого, что в нередкие оттепели снег прес­суется, создавая идеальные условия для скольжения. В то время на Рыбачьем и Среднем полуостровах не было ни одной хаты, ни од­ной постоянно живущей души. Только пограничники пройдут вдоль границы, да иногда к берегу пристанут рыбаки по своим ры­бачьим делам.

На финском же берегу видна была жизнь. Там на склоне берега Баренцева моря было разбросано несколько финских домиков. Из­дали они выглядели, как на картинке. Все были выкрашены тем­но-красной краской, окна с белыми наличниками. У каждого до­мика обязательно стоял флагшток. Признаюсь откровенно, я с ин­тересом смотрел в их сторону. Обживают же финны не принадлежащую им территорию. Да как обживают - с комфортом, с учетом рекомендаций науки. Подумал, не грех поучиться нам у финнов, чтобы как следует обжить эти полуострова, важные для нашей страны во всех отношениях.

В первой декаде апреля 1939 года работы на полуостровах был завершены. Место для главной базы снабжения было выбрано в губе Эйна на южном берегу полуострова Рыбачий. Но штабом округа предполагалось базу организовать в поселке Озерко. Чтобы окончательно решить этот вопрос, в начале лета 1939 года в Мурманск приехал начальник штаба ЛВО комбриг Н. Е. Чибисов. Мы с ним отправились опять на Рыбачий. Никандр Евлампиевич Чи­бисов на месте убедился в целесообразности того, чтоб основную базу снабжения сделать в губе Эйна. Великая Отечественная вой­на подтвердила правильность нашего выбора.

Комбриг Н. Е. Чибисов почти сутки провел на Рыбачьем. День ныдался на редкость солнечный. Мы прошли от губы Эйна в севе­ро-западный угол полуострова. Изучение незнакомой местности для военных всегда увлекательно, тем более на границе, да еще на Крайнем Севере, у кромки континента. Однако Чибисов все же сильно устал: человек он грузный и к таким походам явно непри­вычный. Особенно тяжело было преодолевать места, где росла "ползучая береза", или же где встречались россыпи мелких валу­нов. Существенных замечаний по выбору мест оборонительных со­оружений комбриг не сделал.

Возвратились в Мурманск. С результатами рекогносцировоч­ных работ в районе Кандалакши Н. Е. Чибисов ознакомился по карте и схемам. Все работы были одобрены. Перед отъездом Ни­кандр Евлампиевич напомнил указание командующего округом К. А. Мерецкова о том, что такую же работу необходимо провести на реке Титовка и на горе Большой Кариквайвишь. Эта работа представлялась мне сложнее, чем та, которую мы выполнили на Рыбачьем. Расстояние от губы Титовской до горы Большой Кариквайвишь - 30-35 километров. Инструменты и продовольствие предстояло нести на себе. Таким образом, речь шла об организа­ции в тундру настоящей экспедиции. Работа, по моим расчетам, должна занять не менее трех-четырех дней.

Тем временем части дивизии продолжали формироваться: 273-й горнострелковый полк в Кандалакше, командир полка полковник С. В. Коломиец, комиссар полка Погушко; 242-й горнострелковый полк в Кировске, командир полка Лобода, комиссар А. Ф. Дунаев; 217-й горнострелковый полк в Мурманске. Я о нем писал выше. Этот полк являлся базой для формирования 290-го артполка, ко­мандир полка А. С. Колосов, комиссар Н. И. Шуйский. В Мурман­ске также формировались все остальные части и подразделения дивизии.

На формирование дивизии личный состав поступал из других частей Ленинградского военного округа, имея уже опыт службы в армии. Но много прибывало красноармейцев и младших команди­ров из частей ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь). Эти военнослужащие несли службу на периферии в отрыве от сво­их частей, что не могло не сказаться на состоянии дисциплины и уровне их боевого мастерства. Среди прибывавших было немало уроженцев южных республик. Конечно, первое время у них было подавленное настроение. Все было для них непривычно: и климат, и армейская обстановка. В связи с этим командиры и политработники прилагали большие усилия, чтобы добиться соблюдения ус­тавной дисциплины, порядка и хорошего боевого настроения. Надо было как можно быстрее начинать учебу в новых, более сложных условиях. Это позволит отвлечь новоприбывших бойцов от преж­него образа службы, втянуть в новый распорядок дня, вызвать ин­терес к освоению новых специальностей.

Особенно тяжелое положение было в 242-м стрелковом полку, который дислоцировался в городе Кировске в старых, плохо при­способленных к зиме бараках. Бараки были построены у подножия высокой гранитной скалы для рабочих-горняков. В снежные зимы жители этих бараков всегда находились под угрозой снежных об­валов. Однажды это и случилось, были даже человеческие жертвы. Рабочих переселили в другое место. Мы были вынуждены времен­но занять эти бараки, отремонтировать их и хорошо утеплить.

Серьезной проблемой оказалось размещение конского состава, а его в горном полку было много. Надо было в короткий срок по­строить добротные конюшни. Забегая вперед, скажу, что, к сча­стью, полку зимовать в Кировске не пришлось. Однако 242-й стрелковый полк мне крепко запомнился. В него из частей ВНОС ЛBO попало больше трудновоспитуемых воинов, чем в другие по­лки. Серьезные нарушения воинской дисциплины первое время были не редкость. Работать с людьми пришлось много и упорно. Командиром в этот полк был назначен очень способный подпол­ковник Лобода, участник испанских событий. Под стать ему был и отличный комиссар полка А. Ф. Дунаев. Они проделали огромную работу, а главное сумели правильно подойти к людям. Их полю­бил личный состав полка. Обстановка нормализовалась. Полк стал боеспособным.

3. Командарм 2 ранга К. А. Мерецков

Во второй половине лета 1939 года в Мурманск приехали члены Военного совета Ленинградского военного округа во главе с коман­дармом 2 ранга Кириллом Афанасьевичем Мерецковым. С ним прибыли член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Вашугин и начальник инженерных войск полковник А. Д. Хренов.

В тот же день члены Военного совета катером командующего Северным флотом намеревались выйти в Полярное. В ожидании катера был заслушан мой доклад о положении дел с формировани­ем дивизии, о боевой и политической подготовке, о проведенных рекогносцировочных работах. Надо сказать, что я со всей ответственностью подошел к формированию дивизии, тем более в такой международной обстановке, которая чревата войной. Это была далеко не легкая задача. У меня накопилось немало вопросов и пред­ложений, которые я думал срочно разрешить с командующим, но не на пирсе, накоротке, а в обстоятельном докладе. Доклад же, ко­торый потребовал от меня Мерецков в ожидании катера, был разительно не похож на тот, к которому я готовился. Это вызвало у ме­ня сомнение: да интересует ли этот вопрос командарма, по край­ней мере в данный момент, или он просто снизошел до меня, чтобы как-то убить время? Я скрыл свои эмоции, но мысленно наградил Мерецкова нелестными эпитетами. Настроение было ис­порчено. Но, пожалуй, самое худшее было в другом - из необходи­мого фундамента доверия к начальнику выпал какой-то важный связующий элемент. Сопровождали Мерецкова и Вашугина, кроме меня, начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар А. П. Каплуновский и начальник особого отдела Широков.

По пути в Полярное произошел еще один неприятный инцидент. Вся группа во главе с Мерецковым расположилась в каюте комфортабельного катера, а я остался на палубе, переживая происшедшее. Спустя некоторое время услышал отрывочные фразы, из которых понял, что начальство нервничает. "Где он - этот комбриг?" - с этими словами из кают-компании вышел Кирилл Афанасьевич, за ним Вашугин. "Вот он стоит на палубе - дышит морским воздухом". Я еще не понимаю, в чем дело, когда Мерецков меня запальчиво спрашивает: "Кто вам позволил посылать в рыбный порт красноармейцев выгружать треску? Вы что, не знаете приказа наркома, категорически запрещающего посылать на работы военнослужащих в гражданские организации без его разрешения?"

Я быстро понял, о чем идет речь. Начальство гневается. Следовательно, подчиненный должен дрожать, оправдываться и заверять, что этого больше не повторится. Но только что пережитое унижение цепко удерживало меня в прежнем настроении обиды и разочарования. Я почти спокойно, с твердостью уверенного в своей правоте человека доложил: "Я приказа на этот счет не отдавал. Красноармейцы добровольно в воскресенье решили помочь рыбному порту".

Видимо, моя твердость поколебала уверенность командующего округом в том, что в формируемой 104-й горной стрелковой дивизии допущено грубое нарушение приказа наркома. К. А. Мерецков стал остывать. Но тут вмешался член Военного совета Н. Н. Вашугин. Обращаясь к Мерецкову, он сказал со злой иронией: "Кирилл Афанасьевич, надо из Ленинграда прислать Щербакову побольше рыболовных крючков". И опять вспышка, опять гром и молния в мой адрес. "Ну, этот - старший батальонный комиссар, - указывая на Каплуновского, продолжал Мерецков, - а ты же комбриг, как ты смел нарушить приказ наркома?" И все в таком же духе. Что произошло на самом деле? В Мурманске проходила первая дивизионная партийная конференция, на которой присутствовал первый секретарь обкома партии М. И. Старостин. В своем вы­ступлении он много интересного рассказал о Мурманске и Мур­манской области. Большое внимание уделил рыболовству. Сооб­щил, что в начале осени ежегодно к берегам Кольского полуостро­ва подходит в огромном количестве мурманская сельдь, пользующаяся широкой известностью. Она заходит в губы, в шхе­ры, а специальные устройства (запорные станции) закрывают вы­ходы ей обратно в море.

Подход сельди для города и области - "страдная" пора. В пер­вую очередь надо освободить рыбный порт от трески, чтобы при­нять сельдь. Старостин обратился ко мне за помощью. Я сказал, что красноармейцев для работы выделить не имею права. Тогда Старостин договорился с начальником политотдела А. П. Каплу- новским, чтобы в выходной день в добровольном порядке комсо­мольцы поработали в порту. Против этого я не возражал. Ведь найден удачный выход из положения. Будет сделано важное дело, без нарушения уставного порядка. Казалось, этот вариант устраи­вает всех. Однако мое "своеволие" обернулось для меня неприят­ными переживаниями и обидой: почему начальство так легко идет на разгон, на "фитили" подчиненным, на проявление слепой нео­сознанной воли? Имеет ли право высокий начальник, не давая се­бе труда подумать, вершить свой суд, скорый, но не правый?

А далее, как всегда, моя обида перешла в обобщение, в прак­тические выводы - пока для дальнейшего личного пользования в моей работе командира. Ведь практика "не думать, а действо­вать" может нанести огромный ущерб в таком "организме", как армия, где первоосновой нормальных его функций является подчинение. И еще это холуйство из окружения большого на­чальства, желание определенной категории людей упрочить свое служебное положение не конкретным полезным делом, а словоблудием, которым можно польстить самолюбию начальни­ка...

За такими грустными размышлениями не заметил, как проле­тело время. Катер подходил к причалу Полярного, на котором сто­яли члены Военного совета флота во главе с командующим флотом контр-адмиралом В. П. Дроздом. На Рыбачий пошли на эсминце и во второй половине дня высадились на полуострове. Командую­щий флотом на эсминце взял обратный курс на Полярное, а мы пешком пошли к границе.

К. А. Мерецков решил работать и ночью. В июле в Заполярье темного времени нет ни одной минуты: солнце не заходит за гори­зонт круглые сутки. Кириллу Афанасьевичу, кроме общего озна­комления с характерными особенностями театра военных дейст­вий (ТВД), надо было проверить и утвердить планировку боевых сооружений. На всех точках мы побывать не смогли. Для этого на­до было иметь много времени, да и сил, чтобы пешком преодолеть большие расстояния.

Члены Военного совета округа осмотрели и утвердили процен­тов тридцать всех сооружений. Особых замечаний не было. На этом работа была закончена. В общей сложности мы ходили по тундре часов семь-восемь и, конечно, изрядно устали. Обратный путь на основную базу в губу Эйна оказался более сложным. К. А. Мерецков встречавшиеся на пути небольшие ручьи преодо­левал уже не перепрыгивая, а шагал через них по воде. Н. Н. Вашугин, комплекция которого была полегче, двигался бодрее. Уча­стки со стелющейся березой мы старались обходить. Н. Н. Вату­тин, скажем деликатно, для придания бодрости и поднятия настроения, нет-нет да поддевал меня снова: "Ну, как, Кирилл Афанасьевич, пришлем Щербакову крючки для рыбной ловли?" Мерецков немедленно, примерно так же, как было и на катере, разражался гневными тирадами. И эта бранная история приобре­тала несерьезный, несколько вздорный характер.

Итак, к полудню мы добрались до поселка Эйна. Там уже кое- что было построено. Члены Военного совета осмотрели все, и ко­мандующий военным округом утвердил Эйну в качестве основной базы формируемой дивизии. Из Полярного подошел эсминец, на котором находился командующий Северным флотом адмирал Дрозд. Моряки накормили нас вкусным завтраком. Во время тра­пезы Мерецков и Дрозд вспоминали, как они воевали в Испании. Мы с интересом слушали их оживленный разговор. На обратном пути члены Военного совета округа в Полярном не задержались. Тем же комфортабельным катером "Жемчужина Севера" пошли в Мурманск.

После короткого отдыха К. А. Мерецков и Н. Н. Вашугин пое­хали в обком партии. Разговор шел в кабинете первого секретаря обкома партии Старостина. Мне было разрешено присутствовать при этом разговоре. Надо признаться, что мне и тут досталось от Мерецкова: он возмущался тем, что я будто бы хожу в обком пар­тии и жалуюсь Старостину на различные трудности, он, в свою очередь, обращается с этим в ЦК партии, откуда звонят Военному совету округа и упрекают за недостаточную заботу о вновь форми­руемой дивизии.

Об этом мне говорил еще раньше начальник штаба округа ком­бриг Н. Е. Чибисов, когда наезжал в Мурманск. Предупредил, что по этому поводу со мной будет иметь, видимо, неприятный разго­вор командующий войсками округа. Так оно и случилось. Я доло­жил Военному совету, что в обком являюсь только по просьбе М. И. Старостина и докладываю о трудностях, надеясь, что областное руководство чем либо поможет дивизии. На этом вопрос был исчерпан.

К. А. Мерецков информировал обком партии об оборонитель­ных мероприятиях на полуостровах Рыбачий и Средний, в Поляр­ном, в Мурманске и на Кандалакшском направлении. И уже сам просил оказать помощь формируемой дивизии материалами и плавсредствами.

Был затронут и второй вопрос - о подготовке к очередному при­зыву молодежи. Если по первому вопросу договорились быстро, то по второму разговор продолжался долго. М. И. Старостин настоя­тельно просил не оголять молодую, только начинающую разви­ваться промышленность в городах Мурманске, Кировске, Монче­горске, Кандалакше. Военный совет внял просьбе секретаря обко­ма и дал обещание, что нужды области будут учтены.

В первую половину третьего дня своего пребывания в Мурман­ске члены Военного совета округа посетили казармы, дома начсо­става, осмотрели размещение и условия учебы 217-го стрелкового полка. Кирилл Афанасьевич обратил внимание на состояние кон­ского поголовья полка. Обращаясь к командиру полка С. П. Ми­кульскому, он с раздражением заявил: "Вы что, лошадей откарм­ливаете на убой? Ведь они от ожирения под вьюками падать бу­дут". И напомнил, как в июне 217-й полк был поднят по учебной тревоге, и лошади действительно под вьюками в тундре и двух ки­лометров не прошли, начали ложиться.

Надо сказать, что через некоторое время Микульский был от­странен от командования полком, а на его место прибыл полков­ник И. М. Фролов. Как стало ясно позже, Фролов оказался весьма толковым командиром.

Решительность К. А. Мерецкова мне импонировала. В то же время какая-то неуравновешенность в характере, которая доста­точно ясно проявилась во время первого его посещения формируе­мой 104-й дивизии, настроила меня далеко не на оптимистический лад.

Отбывая из Мурманска, Кирилл Афанасьевич потребовал за­кончить в срок рекогносцировку и планировку оборонительных со­оружений в районе реки Титовка и на горе Большой Кариквай- вишь. Одновременно предупредил, что через месяц - два пришлет комиссию проверить боеготовность частей дивизии. Этим он выра­зил неудовлетворение моей деятельностью. Однако в своей книге "На службе народу" К. А. Мерецков писал, что дивизия, которой командовал В. И. Щербаков, оказалась лучше подготовленной, чем такое же соединение, расположенное южнее.

Как только члены Военного совета округа выехали из Мур­манска, мне пришлось лично включиться в подготовку реког­носцировочной группы. Надо было ускорить сборы, решить вопросы экипировки людей, определить, что конкретно взять и сколько груза каждый участник должен нести на себе. После дли­тельных дебатов окончательно было решено: создать группу из 20 человек; нагрузка на человека - 30 килограммов; продолжитель­ность работы в тундре - не более 10 суток.

В один из погожих дней тем же морским буксиром, которым ходили раньше, мы вышли из Мурманского порта и взяли курс на Титовку, куда дошли благополучно. После короткой пере­дышки двинулись пешим порядком на юг по долине реки Титов­ка. Сама Титовка - река небольшая, но порожистая и с быстрым течением. При морских приливах течет вспять и тогда становит­ся серьезным препятствием, разливаясь и образуя большие и глубокие плесы. В бухте, куда впадает река, имеется красивый водопад, своеобразная "Ниагара". Вода падает с высоты 35-40 метров с шумом, яростным шипением и водяной пылью. Не сго­вариваясь, мы дружно отметили особую, дикую прелесть Запо­лярья. Даже тундровые карликовые березки, совершенно не­привычные для глаза, не лишены очарования. В некоторых мес­тах они образуют небольшие рощицы: издали посмотришь - настоящий сад. И еще одно весьма примечательное явление: везде, где это возможно, красивым серебристым ковром растет мох "ягель" - основная пища оленей.

Через два дня мы достигли горы Большой Кариквайвишь. По­зади осталось 30-35 километров трудного пути. К счастью, никто не заболел и не натер ног. У подножия этой горы мы обосновались на время наших работ. Ориентировались по местности, определи­ли расстояние до границы. Гора Большой Кариквайвишь - боль­шой горный кряж площадью 80-85 квадратных километров, про­стирается с юга на север на 10-12 километров, с востока на запад на 4-5 километров. Командная высота - 374 метра над уровнем мо­ря. С нее местность в ясную погоду просматривается в окружности на 15-20 километров. На этом кряже резко выделяются все разно­высокие его вершины. На вершинах - небольшие озера с камени­стыми берегами и дном, у подножия горы редкий кустарник и рос­сыпи мелких валунов. Скаты командной и других высот местами обрываются. Западная сторона высот позволяла разместить оборо­нительные сооружения так, что на подступах к ним возможно бы­ло создать сплошную многослойную огневую завесу.

Мы творили на бумаге оборонительные сооружения, пока что представляя только в голове картины возможных будущих серьез­ных боев. И никто из нас не думал, что наша, порой необузданная фантазия буквально померкнет перед суровой и страшной дейст­вительностью лета 1941 года.

Увлекшись работой, мы не заметили, что остались без продук­тов. Работа еще не завершена, да и до Титовской бухты нужно идти почти трое суток. Решили подстрелить оленя. В то время олени большими стадами бродили по тундре, не признавая государствен­ных границ, так что выполнить задуманное не представляло тру­да. Но потом встал вопрос, как приготовить мясо. Нашелся среди участников экспедиции такой умелец - младший командир Богомяков. На берегу озера он вырыл яму в песке, завернул Часть мяса в шкуру оленя, засыпал песком и на этом месте развел большой костер. Через два с половиной часа вкусное, сочное мясо было го­тово. Плохо, что у нас не было хлеба и соли. Тем не менее задача с питанием на трое суток была решена.

Завершив работу на горном кряже, мы отправились в обратный путь. Задание штаба Ленинградского военного округа было выпол­нено. Осталось лишь оформить его документально. Этим занялся штаб дивизии.

Нужно отметить, что свое обещание о контроле боеготовности частей 104-й горнострелковой дивизии К. А. Мерецков выполнил. Я это чувствовал по повышенному вниманию к дивизии со сторо­ны штабных работников Ленинградского военного округа. Быстро была выполнена и моя просьба о назначении в дивизию комиссара. Возвратившись из тундры, я встретился с назначенным к нам пол­ковым комиссаром Константином Петровичем Исаевым.

4. Заполярье не прощает просчетов и ошибок

Заканчивался август. В частях дивизии уточняли планы боевой и политической подготовки. В основу сентябрьского плана ставилась главная задача: тактическая подготовка усиленной стрелковой ро­ты для боевых действий в Заполярье в условиях горной местности и безлесья.

Мы считали, что на резко пересеченной местности усиленная стрелковая рота чаще всего будет действовать не в составе полка, а самостоятельно, как отдельный отряд. Поэтому в обучении коман­дного состава роты особое значение придавали выработке коман­дирской самостоятельности, решительности и инициативы.

В середине сентября в Мурманск прибыла армейская оператив­ная группа во главе с командиром дивизии В. А. Фроловым. Эта оперативная группа позже получила наименование 14-й армии.

К этому времени политическая и военная обстановка в Европе накалилась до предела. Гитлеровская Германия с согласия прави­тельств Англии и Франции оккупировала Чехословакию, а 1 сен­тября напала на Польшу. Так началась вторая мировая война. В то же время обстановка на советско-финляндской границе стала иск­лючительно тревожной. Советское правительство вынуждено было принять ряд мер по усилению обороноспособности наших границ. В первую очередь надо было обезопасить Ленинград. Необходимо было также отодвинуть границу не только от Ленинграда, но и от» Кировской железной дороги (в районах Лоух, Кандалакши) и на полуостровах Средний и Рыбачий.

Западная часть полуостровов по договору 1920 года принадле­жала Финляндии. В обмен на нее наше правительство предлагало Финляндии вдвое большую территорию средней Карелии, где мно­го леса и различных полезных ископаемых. Реакционные круги Финляндии не согласились. Советский Союз предложил заклю­чить пакт о взаимопомощи. Финское правительство отказалось. В то же время нам стало известно, что в Финляндии тайно проводит­ся призыв резервистов. Вдоль нашей границы финское командова­ние развернуло до 15 пехотных дивизий с частями усиления. В ты­лу формировались еще три дивизии и создавались новые специ­альные соединения.

В середине сентября 1939 года 104-ю горнострелковую дивизию было приказано передислоцировать в тундру, ближе к финской границе. Для переброски дивизии было предоставлено два парохо­да - "Ока" и "Турксиб". Сроки назначались сжатые.

"Турксиб" - пароход большой, около 8 тысяч тонн водоизмеще­ния. Начальствующий состав дивизии, как, впрочем, и я, опыта в передислокации войск морем не имел. Кроме того, пароходы не были приспособлены для перевозки войск: их трюмы имели малую грузоподъемность и по прочности могли не выдержать веса наших грузов.

Мы загружали пароходы по мере подхода железнодорожных вагонов. Погрузка производилась с нарушением правил перевозки морем.

Пароход "Ока" был несколько меньше "Турксиба". Он должен был перевезти два стрелковых полка - 217-й и 242-й. 217-й полк с частями усиления должен был выгрузиться на полуострове Рыба­чий, а 242-й - в губе Титовская. "Турксибу" предстояло перевезти управление дивизии, 290-й артиллерийский полк, батальон связи и саперный батальон, зенитную батарею.

Капитан "Турксиба" Сергей Николаевич Ермолаев, опытный моряк, сетовал на то, что судно не подготовлено к приему такого груза. Ему срочно приказали встать под погрузку, не предоставив времени полностью набрать рейсовый запас. На судне было мало пресной воды, капитан не знал, сколько будет погружено людей и лошадей, каков характер остального груза. А груз был самый раз­нообразный - люди, кони, техника, фураж, боеприпасы, продо­вольствие, взрывчатка.

В сентябре погода была, как обычно, неустойчивая. Первую полярную осень личный состав переносил тяжело. Я же чувство­вал себя неплохо, видимо потому, что некогда было разбираться в своем самочувствии. Груз огромной ответственности довлел надо мной ежедневно, ежечасно.

Ох уж, эти мне пароходы! Фактически передислокация диви­зии зависела только от них. Наконец получил первые сведения: 217-й полк выгрузился на полуострове Рыбачий без происшест­вий. Пароход "Ока" с 242-м полком уже вошел в Титовскую губу. Сразу стало немного легче. Впервые за много дней на эту "мор­скую эпопею" взглянул оптимистически. Да, видимо, поторопил­ся. На очереди был еще пароход "Турксиб".

Пароход "Турксиб" был нашей гордостью. В 1937 году он осу­ществил легендарный переход Ленинград - Бильбао с продовольст­вием, одеждой, медикаментами в знак солидарности с борющимся против фашизма испанским народом. Теперь нам предстояло на этом известном пароходе совершить переход, хотя и недолгий и в мирных условиях, но полный неожиданностей, из Мурманска в гу­бу Эйна Мотовского залива и губу Титовская.

Когда закончилась погрузка, собрался весь руководящий состав дивизии, командиры, комиссары отдельных частей и капитан па­рохода С. Н. Ермолаев со своими помощниками. Решались три вопроса: первый - о поддержании строжайшей дисциплины и по­рядка на пароходе, второй - о противопожарной безопасности, тре­тий - об экономии пресной воды.

После совещания капитан Ермолаев сказал: "Я сейчас чувст­вую себя сидящим на пороховой бочке". Так он выразил несоот­ветствие прошедшей погрузки жестким требованиям, существо­вавшим на флоте.

Но погрузки не бывает без разгрузки. Я предполагал, что разгрузка парохода займет много времени, так как причалы в местах назначения еще не были построены. Каких-либо вспомо­гательных средств для разгрузки на якорных стоянках у флота в то время еще не было. Оставалась надежда на наши войсковые полупонтоны, которые были раньше отправлены в губу Эйна для разгрузки кораблей со строительными материалами. Но вот беда: нам дали полупонтоны, предназначенные для работы на реках и небольших озерах, а не в морском заливе Баренцева мо­ря. Пол у понтоны высоко сидели над водой, у них была большая парусность, моторы слабосильные, и даже при небольшом ветре они становились неуправляемыми. Это вызывало у меня серьез­ные опасения.

В середине дня "Турксиб" отчалил от причала Мурманского порта. В губу Эйна мы пришли еще засветло. К судну были поданы два полупонтона. На них погрузили прибор для синхронной стрельбы всех пушек батареи по самолетам противника (ПУАЗО) и личные вещи военнослужащих батареи. Зенитные пушки было решено отправить на берег на другой день. Начало уже вечереть. Капитан Ермолаев доложил, что про­жектор на пароходе неисправен, поэтому я решил до утра не от­правлять полупонтоны к берегу. Такое решение было правиль­ным, так как разгрузку пришлось бы завершить в темноте. Но в одном я просчитался: надо было бы на ночь прибор ПУАЗО под­нять на пароход. Полупонтоны пришвартовали толстыми каната­ми к борту корабля и успокоились, забыв, что находимся в Запо­лярье.

Мы с комиссаром дивизии работали до трех часов ночи, но по­том усталость взяла свое. Я, сидя за столом, заснул. Разбужен был неистовым криком капитана судна: "Комбриг, комбриг, на море шторм, пароход сносит на скалу, якоря не держат!" Быстро выско­чил на палубу. Еще не было полного рассвета, вокруг творилось что-то невообразимое: в губе Эйна вода "кипела", волны вздыма­лись высоко и с грохотом бились о пароход, колючая снежная пыль секла лицо, забивала глаза, нос и уши. Народ на пароходе про-, снулся и зашевелился, как в муравейнике. Видимости - никакой.

Капитан Ермолаев распорядился дать малый ход вперед, чтобы удержать судно на месте, иначе нас могло разбить о скалы. Как только включили машину, канаты вмиг лопнули, понтоны пошли ко дну. Прибор тоже затонул на глубине примерно 20 метров.

Во второй половине дня шторм утих, хотя снег еще обильно па­дал. С капитаном Ермолаевым обсудили техническую сторону подъема затонувшего имущества. Отдали необходимые распоря­жения, снялись с якоря, и "Турксиб" направился в Титовскую гу­бу.

"Ну и сутки выдались, - думал я. - Хорошо, хоть с "Окой" все в порядке".

Расстояние до губы было небольшим, и скоро нам стал откры­ваться берег, где надо будет отдавать якорь, и пароход "Ока"... на берегу. Что это? Пароход занимает явно неестественное положе­ние. Может, мне это только кажется? Капитан Ермолаев быстрее меня разобрался, в чем дело. "Пароход лежит на боку", - сказал он. Боже правый! Этого мне еще не хватало. Ну, как не вспомнить Бога, когда мне так потрясающе не везет. Вскоре моим глазам предстала картина, которую я видел впервые в жизни: пароход "Ока", который пришел сюда несколькими часами раньше, лежит на боку, а вокруг него толпятся люди. Кругом автомашины, лоша­ди, грузы. Ермолаев немедленно застопорил машины "Турксиба" и бросил якорь.

Что же случилось с "Окой"? Во время пурги судно вошло в губу при полном морском приливе, который здесь достигает ше­сти метров. Когда начался отлив, пароход по какой-то причине не успел сняться с якоря, остался на "обсушке" и свалился на бок.

Меня удивляло поведение капитана "Турксиба". Может, он ис­пытывает удовлетворение, что такое случилось не с его судном? Нет, не похоже: за время совместного плавания Ермолаев пока­зался мне не только капитаном высокой квалификации, но и от­личным, отзывчивым человеком.

- Не переживайте, комбриг, - сказал с философским спокой­ствием капитан, - вода уронила, вода и поднимет. У экипажа и у ваших людей в распоряжении еще несколько часов, они успе­ют с разгрузкой. Главное для "Оки", днищем не напороться на случайный валун и не повредить винт. Судя по дну прибрежной полосы, это "Оке" не угрожает.

И в самом деле, с очередным приливом "Ока" приняла нор­мальное положение и, подняв якорь, направилась в обратный рейс в Мурманск.

Однако на этом происшествия не закончились.

В тот день, когда "Турксиб" бросил якорь в Титовской губе, снег и ветер продолжали бушевать, хотя и с меньшей силой. Когда стемнело, откуда-то стали доноситься крики людей о помощи. Всмотревшись в темную муть, мы различили огонь факела. Оттуда же неслось отчаянное "Спасите!" Надо было принимать срочные меры для спасения этих людей. Капитан корабля приказал спу­стить шлюпку на воду. Но кого послать? Пока я раздумывал, на­шлись смельчаки-добровольцы, быстро спустились в шлюпку и ис­чезли в темноте.

На палубе парохода слышу различные мнения. Кто-то рядом со мной густым басом говорит: "Напрасно пустили людей, и эти по­гибнут". Другой ему возражает, ссылаясь на традиционные законы моря. Идут томительные минуты. Наконец, крики о помощи пре­кращаются, затем гаснет факел и вскоре появляется рокот мотора подходящей шлюпки. Вернувшиеся члены экипажа доложили сле­дующее: просили помощь три местных рыбака на мотоботе. На винт намоталась сеть, мотобот стал неуправляемым, его сносило на скалу. Вовремя подоспели красноармейцы. Один с ножом опу­стился в ледяную воду, освободил винт. Авария была предотвра­щена. Потом в благодарность за выручку рыбаки этого мотобота хорошо помогли нам при разгрузке "Турксиба".

Ночью командование дивизии и парохода обсуждало вопрос о способах разгрузки. Было решено перевозить людей спасательны­ми шлюпками, а лошадей пустить вплавь. Все триста лошадей благополучно доплыли до берега. Потом где-то достали старый де­ревянный плашкоут грузоподъемностью пудов на 150. Вот тут-то нам помогли рыбаки своими мотоботами. Они таскали плашкоут от берега до парохода и обратно, пользуясь перепадом уровней во­ды при приливе и отливе. При приливе плашкоут шел к берегу для разгрузки. При отливе - подавался к пароходу для погрузки.

Мне было приятно наблюдать слаженность действий красноар­мейцев и моряков. Но в начале не все получалось гладко. Как-то замешкались с разгрузкой и прозевали начало прилива. Вода к бе­регу идет быстро, хорошим шагом надо уходить от нее. Не сумели убрать автомашину от плашкоута, ее накрыло водой, только ма­кушка кабины осталась торчать. После такого "купания" двига­тель надо было полностью перебирать.

Около пятнадцати дней разгружали пароход. Я сердечно по­благодарил рыбаков за помощь. Если бы не они, я не представляю, когда бы мы закончили разгрузку.

Надо сказать, что переброска дивизии морем была совершенно ^подготовлена ни флотом, ни мурманским руководством. Прихо- »ось удивляться, как все же обошлось без тяжелых происшест- иш. Я отлично понимал, что впереди нас ожидали не меньшие трудности, поэтому стремился подготовить себя к ним. Бойцы, весь личный состав дивизии тоже понимали это и заметно измени­ли свое отношение к службе. Даже те немногие, которые раньше проявляли откровенную недисциплинированность, как будто пе­реродились.

Настал октябрь. Стояла сырая и пасмурная погода. Зимнего об­мундирования еще не было. Личный состав находился под откры­та небом. Рыли что-то вроде лисьих нор, закрывали их плащ палатками, спасаясь от непогоды. На Рыбачьем полуострове присту­пим к строительству землянок, вылавливали бревна у берегов полуострова и пускали их в дело.

Наконец, в первой декаде октября пришел пароход с продо­вольствием, с зимним обмундированием и утепленными палатками -'шестиклинками", а вскоре большой пароход "Кама" доставил доброкачественные пиломатериалы.

"Кама" бросила якорь далеко от берега. Стройматериалы до­ставлялись в части, расположенные на побережье реки Титовка, тем же способом, который был нами освоен ранее.

Вскоре началось интенсивное строительство землянок для лю­де» и укрытий для лошадей. Удивительно, что весь личный состав -открасноармейца до командира дивизии - жил одной мыслью, одиим желанием: как можно быстрее устроить быт хотя бы с эле­ментарными удобствами, начать плановую боевую и политиче­скую подготовку. В конечном счете это нам удалось.

Зима всюду усложняет быт людей, а в открытой безлесной тун- дреэто проявляется гораздо резче. В середине ноября зима здесь в разгаре. День совсем короткий, три часа светлого времени. А впереди полярная ночь. Поэтому настроение у людей тягостное.

Служил у нас военврач М. С. Этингоф. Это был уже пожилой, необычно волевой человек и очень опытный врач. Ему было тогда 60гг. Сам он ленинградец. И в финской и в этой войне участвовал добровольно. Хорошо играл в шахматы. Бывало, в свободное время я приглашал его к себе в палатку, играли в шахматы, бесе­довали. Он был весьма эрудированным человеком. Как-то под на­строение я пожаловался ему:

Доктор, почему у меня такое тоскливое настроение? Ведь в частях все как будто в порядке. А вот меня постоянно что-то угне­тает.

Он ответил так:

Эх, Владимир Иванович, такое гнетущее настроение не толь­ко у вас, а у всех ваших подчиненных. Подождите немного, вот в январе солнышко выглянет из-за горизонта, и сразу у всех подни­мется настроение.

Это была правда. Я помню зиму советско-финляндской войны 1939/40 года. Во второй половине января, в ясный день небольшой краешек солнечного диска показался на несколько минут и опять скрылся за сопками. Этого было достаточно, чтобы, несмотря на боевую обстановку, бойцы как бы воспрянули духом. Многие в ра­достном порыве с криками "ура" стали дружно подбрасывать шап­ки вверх.

В ноябре 1939 года, не помню какого числа, налетел огромной силы ураган. Это было заурядное, почти привычное явление для Заполярья. Он длился до поздней ночи, за короткое время превра­тив все кругом в безжизненное плоское пространство: не стало видно ни скал, ни сопок, ни контуров землянок, ни труб, ни ходов сообщения. Штаб дивизии обзвонил все части, спрашивая, все ли подразделения находятся в расположении своих частей. Все отве­тили положительно, кроме командира батальона связи, который доложил, что у него один взвод остался в тундре. Немедленно на ближайшие пограничные заставы была передана просьба усилить наблюдение и оказать необходимую помощь. Командир 217-го по­лка с полуострова Рыбачий доложил ночью, что его патруль уви­дел группу моряков, которые потерпели бедствие. Их подводную лодку штормом выбросило на берег. Экипаж не знал, где ему ис­кать спасения. О ЧП с подводной лодкой было сообщено командо­ванию флотом, морякам оказана помощь. А наш взвод батальона связи пересидел это опасное время у отвесной скалы, где бойцы оказались как бы "в мертвом пространстве", под снежной крышей.

В сентябре в Мурманск прибыл 104-й пушечный артиллерий­ский полк. Командир полка - мой однофамилец. Два дивизиона этого полка заняли позиции на Рыбачьем полуострове. Теперь по­луостров зажил новой жизнью, выполняя функции передового авангарда на самом правом фланге Северо-западного операцион­ного направления.

Я считаю своим долгом назвать части, которым пришлось об-; живать первыми этот суровый, безлюдный и неподатливый край в осень и зиму 1939-1940 годов: 217-й горнострелковый полк, от­дельный артиллерийско-пулеметный батальон, 2-й дивизион 290-го артиллерийского полка. Старшим начальником этого гарнизона был назначен полковник И. М. Фролов. Таким образом, уже зи­мой 1939 года ключи от входа в Кольский залив находились в на­ших руках.

В устье реки Титовки расположились: 242-й горнострелко­вый, 290-й артиллерийский полки, остальные части и управле­ние 104-й горнострелковой дивизии и 95-й стрелковый полк 14-й стрелковой дивизии. В этом полку было много людей, призван­ных из запаса. Это потребовало от командования, от политотде­ла дивизии большой работы, чтобы личный состав полка освоил­ся с особыми условиями заполярной тундры. А они были необы­чайно сложны. Хорошо помню, в 1939 году в заполярной тундре снег выпал рано. Стояли сильные морозы. Озера были скованы крепким льдом. Сопки и россыпи мелких валунов покрылись ле­дяным панцирем, затруднявшим передвижение. Очень трудно приходилось и людям, и лошадям. Бывало, лошади, карабкаясь под вьюками на обледенелую сопку, вдруг срывались и летели вместе с вьюками вниз.

Чего только мы не предпринимали: привязывали к подпругам веревки и тащили за них лошадей, помогая им, делали сани особой конструкции, на которых крепили орудия. Это давало какой-то эффект. Впрягали по паре лошадей цугом, и орудия становились маневреннее. Да и стрелять можно было, не снимая орудий с са­ней.

Однако лишь при наличии большого снега, спресованного вет­ром, движение становилось безопасным, и войска обретали дол­жную боевую маневренность. Имелись у нас крепкие металли­ческие лыжи под орудия, но они были тяжелые и прорезали снег до грунта - пришлось от них отказаться. От аэросаней при мат лом снежном покрове мы тоже отказались, так как валуны, тор­чавшие из-под снега, делали езду на аэросанях опасной. Что же делать? Пришлось обратиться к традиционным в Заполярье средствам передвижения - к оленям. Первое время мы испыты­вали затруднения: олени питались только ягелем, другого корма не принимали; после одной ездки им необходимо было давать сутки отдыха (в это время они разыскивали места с ягелем, рас­капывали снег и поедали привычный для себя корм). Чтобы не терять дорогое время, мы вынуждены были заранее заготавли­вать ягель на трассах движения и постепенно приучать оленей к комбикормам.

В январе 1940 года мы получили несколько трехосных авто­машин. Передние колеса их ставили на лыжи, а на задние надева­ли легкие гусеницы. В таком виде эти машины показали хорошую проходимость зимой и летом. К сожалению, когда явторой раз приехал в 14-ю армию в 1942 году, этих машин уже не было. 104-я горнострелковая дивизия в войне с белофиннами

Пока части дивизии осваивали тундру, положение на советско- финляндской границе серьезно осложнилось. 26 ноября 1939 годг без объявления войны финская артиллерия открыла огонь в райо­не Майналы по советским пограничникам. Были убитые и ране­ные. Военные круги Англии и Франции подстрекали финских ру­ководителей к войне с Советским Союзом. Одновременно они го­товили экспедиционный корпус в помощь Финляндии.

30 ноября 1939 года части 104-й горнострелковой дивизии пс приказу Военного совета 14-й армии пересекли границу Финлян­дии.

217-й горнострелковый полк под командованием полковник! И. М. Фролова, с артиллерийско-пулеметным батальоном, 2-м ди­визионом 290-го артиллерийского полка, при поддержке эсминце "Карл Либкнехт" в тот же день овладел западной частью полуост­ровов Рыбачий и Средний и закрепился на побережье Баренцева моря.

242-й горнострелковый полк под командованием полковник; Лободы с 1-м дивизионом 290-го артиллерийского полка выступи/ из района реки Титовка на Петсамо с задачей овладеть этим насе­ленным пунктом и портом Линахамари, передовым подразделени­ям - выйти к норвежской границе.

95-й стрелковый полк под командованием полковника Колес­никова наступал из района озера Титовское в направлении раз­вилки дорог, что южнее Петсамо, с задачей перерезать основную дорожную магистраль Петсамо - Ахмалахти и не допустить отходг противника от Петсамо на Луостари. С 95-м стрелковым полкок двигалась оперативная группа пограничников силой до роты, обес­печивая левый фланг дивизии. В ночь на 1 декабря лыжники про­тивника, вооруженные автоматами, пытались создать замеша­тельство в 95-м стрелковом полку, когда он был на привале. Фин­ны небольшими группами передвигались с одной сопки на другую открывали огонь, создавая впечатление окружения. Однако вред; полку они не причинили. Походное охранение рассеяло противни­ка. Полк продолжал движение.

242-й горнострелковый полк в середине дня 1 декабря после не продолжительного боя выполнил поставленную задачу. Наш древ­ний город Печенга (Петсамо) вновь стал принадлежать нам. Противник, взрывая мосты, узости на дороге, разрушая и миниру! здания, отходил по дороге к Луостари. 95-му стрелковому полку необходимо было форсировать дви­жение. Но он по тундре двигался медленно. Вспоминая этот 30- километровый переход, осуществленный за полтора суток, без больших привалов - чтобы люди не остывали, я основную при­чину неудачи видел в невероятно тяжелых условиях ведения бо­евых действий.

Как только 95-й стрелковый полк выдвинулся на дорогу и перешел к обороне, оперативная группа штаба дивизии выехала в Петсамо. Я предупредил командира 95-го стрелкового полка, чтобы полк к рассвету 2 декабря был готов к наступлению на Луостари, предварительно проведя боевую разведку.

Утром 2 декабря 95-й стрелковый полк перешел в наступ­ление. Противник оказал упорное сопротивление. Однако к вечеру он вынужден был оставить Луостари и отойти на Ах- малахти и Никель. В этом бою отличился красноармеец Пара- сенков, вологодский паренек, призванный из запаса. В роте, в которой он служил, сложилась тяжелая обстановка: из строя выбыли все командиры, противник начал обходить фланг ро­ты. Парасенков не растерялся, возглавив роту, которая под его командованием отбила атаку, перешла в контратаку и на­несла поражение противнику. Парасенкову было присвоено звание Героя Советского Союза.

В декабре 1940 года в Петсамо приехал командир 52-й стрелко­вой дивизии комбриг Н. Н. Никишин. Он сообщил, что его диви­зия находится на марше из Титовки в Петсамо и имеет задачу раз­вить наступление 104-й дивизии от Ахмалахти и далее на Наутси. Все тяжелое вооружение дивизии доставлялось в порт Линахамари пароходом.

Части 104-й горнострелковой дивизии получили новую задачу - приступить к оборонительным работам на подступах к Петсамо и к порту Линахамари. Нас, наконец, снабдили достаточным коли­чеством лыж, без которых практически любая деятельность войск была невозможной. Надо сказать, что через месяц личный состав частей дивизии научился неплохо ходить на лыжах.

7 марта 1940 года в 14-й армии был сформирован отряд лыжни­ков преимущественно из бойцов 242-го горнострелкового полка, под командованием капитана Знаменского. Этот отряд совершил рейд вглубь Финляндии до Наутси. Финны обнаружили отряд Зна­менского и, имея количественное преимущество, решили уничто­жить его. Отряд финских лыжников начал преследование, но без­успешно. Умело отражая атаки, отряд Знаменского благополучно возвратился с ценными сведениями. Знаменскому было присвоено звание Героя Советского Союза. позиции, занималась боевой и политической подготовкой, приво­дила город Петсамо в порядок.

Комендантом города был назначен майор В. Л. Хотунцев, ко­торому пришлось руководить не свойственными ему делами - восстановлением городского хозяйства. Восстановлены были разрушенные дома, электростанция, водопровод, отопление, ос­вещение. Устранялись завалы на дорогах, разминировались "сюрпризы", установленные финнами в дымоходах домов. По­степенно возвращались местные жители. Финны тоже включи­лись в работу и помогали красноармейцам.

12 марта 1940 года война с Финляндией закончилась. В Мос­кве был подписан мирный договор. Наше правительство, идя на­встречу финскому народу, вторично отдало город Печенгу и порт Линахамари финнам, чтобы дать им выход к Баренцеву морю.

Первыми покинули Финляндию части 52-й стрелковой диви­зии. Мне, командиру 104-й дивизии, было приказано передать город Петсамо войсковой части финнов.

В 24 часа 12 апреля все до единого красноармейца должны были покинуть финскую территорию. Во исполнение приказа первым я отправил 95-й полк, которому надлежало сосредото­читься в районе озера Титовское, где стояла наша погранзаста­ва. Все грузы, подлежавшие эвакуации, были отправлены паро­ходом в Мурманск уже 11 апреля.

12 апреля ровно в 12 часов 242-й горнострелковый полк с ар­тиллерийским дивизионом 290-го артполка вытянулись вдоль дороги при выходе из города Петсамо. Стояла тихая теплая по­года. Все красноармейцы и командиры были на лыжах с плащ- палатками через плечо, в теплых брюках и ватных фуфайках. Шинели и вещевые мешки разместили на санях.

Как только по дороге проследовало в Петсамо небольшое финское подразделение, полк с дивизионом артиллерии по зна­комой зимней дороге выступил к советской территории. Кое-кто из воинов ворчал. Слышались недовольные реплики: опять от­дали Печенгу финнам. Политруки на привалах пытались прово­дить соответствующие беседы на эту тему. Но что значили их разъяснения в сравнении с извечным пониманием русского че­ловека: то, что принадлежит России, должно принадлежать ей и никому больше. Тем более, что когда-то, наверное, придется снова пролить кровь за этот исконно русский город.

Я понимал и внутренне премерял точку зрения этих бойцов Анализируя международную обстановку, с волнением думал, что это "когда-то" наверно уже близко.

День, когда части 104-й горнострелковой дивизии покидал Печенгу, был пасмурный, но никаких признаков к ухудшению.

Итак, 52-я стрелковая дивизия продолжала вести боевые действия, а 104-я дивизия совершенствовала оборонительные позиции, занималась боевой и политической подготовкой, приво­дила город Петсамо в порядок.

Комендантом города был назначен майор В. Л. Хотунцев, ко-1 торому пришлось руководить не свойственными ему делами - восстановлением городского хозяйства. Восстановлены были разрушенные дома, электростанция, водопровод, отопление, ос­вещение. Устранялись завалы на дорогах, разминировались "сюрпризы", установленные финнами в дымоходах домов. Постепенно возвращались местные жители. Финны тоже включились в работу и помогали красноармейцам.

12 марта 1940 года война с Финляндией закончилась. В Мос­кве был подписан мирный договор. Наше правительство, идя на встречу финскому народу, вторично отдало город Печенгу и порт Линахамари финнам, чтобы дать им выход к Баренцеву морю.

Первыми покинули Финляндию части 52-й стрелковой дивизии. Мне, командиру 104-й дивизии, было приказано передать город Петсамо войсковой части финнов.

В 24 часа 12 апреля все до единого красноармейца должны были покинуть финскую территорию. Во исполнение приказа первым я отправил 95-й полк, которому надлежало сосредото­читься в районе озера Титовское, где стояла наша погранзастава. Все грузы, подлежавшие эвакуации, были отправлены парой ходом в Мурманск уже 11 апреля.

12 апреля ровно в 12 часов 242-й горнострелковый полк с ар­тиллерийским дивизионом 290-го артполка вытянулись вдоль дороги при выходе из города Петсамо. Стояла тихая теплая по­года. Все красноармейцы и командиры были на лыжах с плащ палатками через плечо, в теплых брюках и ватных фуфайках. Шинели и вещевые мешки разместили на санях.

Как только по дороге проследовало в Петсамо небольшой финское подразделение, полк с дивизионом артиллерии по знакомой зимней дороге выступил к советской территории. Кое-кто из воинов ворчал. Слышались недовольные реплики: опять от­дали Печенгу финнам. Политруки на привалах пытались проводить соответствующие беседы на эту тему. Но что значили их разъяснения в сравнении с извечным пониманием русского че­ловека: то, что принадлежит России, должно принадлежать ей и никому больше. Тем более, что когда-то, 'наверное, придется снова пролить кровь за этот исконно русский город.

Я понимал и внутренне разделял точку зрения этих бойцон, Анализируя международную обстановку, с волнением думал! что это "когда-то" наверно уже близко.

День, когда части 104-й горнострелковой дивизии покидал Печенгу, был пасмурный, но никаких признаков к ухудшению погоды не наблюдалось. По нашим расчетам, финскую территорию мы должны были оставить 12 апреля в 19 часов.

К 19 часам 242-й горнострелковый полк со 2-м дивизионом 290-го артполка головной колонной выходил к границе. Мы с начальником артиллерии А. А. Гусаковым и начальником по­литотдела А. П. Каплуновским, опередив полк, подошли к па­латке пограничников, которая стояла у линии границы недале­ко от дороги. Не успели решить некоторые вопросы, как сразу кругом потемнело.- Нависли черные тучи, подул сильный ветер, несший снежную мокрую пыль. Эта пыль забивала нос, глаза, уши. Скорость ветра быстро росла и вскоре достигла ураганной силы. Снежная пыль была такой плотной, что буквально в трех - пяти метрах человека не было видно. Через непродолжитель­ное время на воротниках полушубков образовались ледяные панцири, невозможно было повернуть голову. Ветер сшибал лю­дей с ног. Лошади быстро покрывались ледяной коркой и ложи­лись. Красноармейцы укрывали их плащ-палатками и сами ук­ладывались подле, спасая животных и самих себя. Температура резко понизилась. Некоторых военнослужащих охватила пани­ка.

К нашему счастью, стихия буйствовала лишь несколько часов. Как внезапно началась, так внезапно и прекратилась. К двум ча­сам ночи небо прояснилось. Утром из-за исчезавших на горизонте черных туч робко выглянуло солнце. Ураган прошел. Необходимо было ликвидировать его последствия.

В трех километрах от границы на берегу Титовского озера сто­яло здание пограничной заставы. В этом здании мы организовали медицинскую обработку тех, кто нуждался в немедленной помо­щи. Было немало обмороженных и с сильным переохлаждением. Таких приходилось часами оттирать, приводить в чувство, а потом переводить в наспех установленные палатки.

Командир 242-го стрелкового полка подполковник Лобода до­ложил, что при проверке наличия людей в полку недосчитались 70 человек, которые отстали где-то в тундре. Надо было принимать экстренные меры для их спасения. Я уже рассказал, что днем раньше финскую территорию покинул 95-й стрелковый полк, ко­торый расположился лагерем в районе озера Титовское, недалеко от погранзаставы. Он был поднят по тревоге. Личный состав полка был развернут в цепь по обе стороны дороги до рубежа, где застиг нас буран.

Через три часа командир полка доложил, что все военнослу­жащие найдены. Лишь один красноармеец-связист оказался мертвым. Многие находились в бессознательном состоянии. Все оружие пострадавших собрано. Далее командир полка доложил, что людей нетрудно было обнаружить. Места их нахождения под глубоким снегом были указаны кончиками лыж, воткнутых в снег. С удовлетворением подумал: оказала все же положительные результаты небольшая "Памятка бойца", разработанная штабом 104-й дивизии после завершения формирования ее частей в Запо­лярье.

Значительно более сложным оказался процесс раскопки по­страдавших. Снег был уже плотно спрессованным и поддавался лишь железным лопатам. Необходимо было проявлять особую ос­торожность, чтобы не поранить людей, лежавших под снегом. Сплошную по площади очистку начинали вдали от лыжных ори­ентиров.

Да, думалось мне, тяжело воевать в Заполярье. По-видимому, этот район театра военных действий требует особой науки, к кото­рой ни в одной академии, ни на одних курсах наши военные уче­ные еще не подступались.

К утру следующего дня я получил полные сведения о последст­виях снежной бури: безвозвратных потерь - один человек, тяжело обмороженных, требующих госпитализации - 10, остальные пострадавшие, получив соответствующую медицинскую помощь на месте и суточный отдых, вошли в строй и через два дня в составе своих подразделений дошли до Кольского залива у Мурманска.

В этой не такой уж необычной, скорее будничной для Запо­лярья истории, какой была внезапная снежная буря, произошел случай, который оставил в моей душе неизгладимый след. Я хоро­шо его запомнил и сделал для себя своеобразным критерием не только отношения к подчиненным, но и уровня своего военного мастерства.

Речь идет об отношении к человеку в условиях войны. На вой­не, так же как и в мирное время, человеческая жизнь не должна обесцениваться. И это - несмотря на общеизвестные аксиомы: "война - это человеческие жертвы", "победа в операции или в бою не бывает без жертв" и так далее.

Известно, что самая блестящая из побед, это победа малой кровью. Достичь ее необычайно трудно. Чаще всего это удается одаренным командармам и военачальникам, обладающим к тому же, причем обязательно, высокой человеческой культурой. Между этими понятиями существует самая непосредственная, самая глу­бокая связь.

Уважение к человеку, ответственность за человеческую жизнь - перед матерью ли солдата или офицера, перед женой, детьми, наконец, перед государством - обязывает командира, командую­щего принимать глубоко продуманные решения. Военная хитрость и смекалка, чему учил еще великий Суворов, в победе играет не последнюю роль. Все это по силам лишь опытному, умному, про­ницательному командиру, командарму, полководцу. Большого ума не нужно бросать бездумно, прямолинейно часть за частью, соединение за соединением, устилая поле боя трупами своих солдат, чтобы решить какую-то боевую задачу. И тем не менее, в период Великой Отечественной войны не приня­то было оценивать дифференцированно действия командиров в примерно равных условиях, но с разным успехом и неравными по­терями.

Почему такое имело место? Ответ на вопрос может быть только один. В период прошедшей войны жизнь человека была обесцене­на. И во многих операциях и боях ее безжалостно, бездумно, по- дилетантски, подчас преступно, бросали в жертву молоху войны, оправдывая такие действия благой целью - "во имя победы".

Эта мысль, плод моих раздумий, формировалась годами войны, шлифовалась опытом командования дивизиями и армиями на Ле­нинградском и Карельском фронтах. Она не могла получить свое законченное выражение ни в финской войне, ни даже в начале Ве­ликой Отечественной. Ее слабый росток был заложен в мое созна­ние тем случаем, который имел место еще в 1940 году, когда 242-й горнострелковый полк 104-й дивизии с артдивизионом, отходя с территории Финляндии, на границе с ней, был накрыт снежной бурей.

Я хорошо это помню. Ко мне в палатку зашел старший врач 242-го полка капитан медицинской службы Лебедев и в докладе о проведенных с пострадавшими медицинских мероприятиях сооб­щил: уже четыре часа медики бьются над одним замерзшим бой­цом, а он не подает признаков жизни.

Вот еще одна жертва, подумал я. Как теперь сообщить матери, жене, детям о его смерти? Лгать: погиб смертью храбрых (!?). А мо­жет быть, с медицинской точки зрения не все сделано для его спа­сения? "Трите бойца еще", - сказал я. И через два часа тот же Ле­бедев доложил: боец пришел в себя. А еще через сутки он сам при­шел к врачу и со слезами на глазах благодарил того за свое спасение.

Это лишь случай. Конечно, трудно проводить аналогию между одним случаем с одной человеческой жизнью и массовыми (в на­чале войны) потерями людей, разгромом целых наших армий. Но мне видится тут какая-то внутренняя связь, и она кажется право­мерной.

Еще до войны, подвластный какой-то темной силе, Советский Союз понес огромные потери в своей обороноспособности. А уже во время войны сколько раз по невежеству, глупой самоуверенно­сти в разных звеньях управления командующие, командиры выби­рали ложные пути к военному успеху и были биты. Невероятную, чудовищную цену заплатила наша страна за то, чтобы осущест­вить наконец перелом в войне в нашу пользу. Платила за все: за предвоенные просчеты, за невежсстно, за самоуверенность ("бу­дем бить врага лишь на его территории"); платила в течение всей войны и даже особой валютой - жизнью и здоровьем своих граж­дан.

А что, если бы здоровые силы нашего общества, в свое время "потерли" все стороны нашей жизни так же старательно, как это сделал военный врач Лебедев с замерзшим бойцом? Наверное, оч­нулось бы оно, отказалось от догм и неуважения к человеку. И как знать, может, удалось бы тогда избежать войны в 1941 году, а то и исключить возможность войны вовсе.

Мысли, которые я теперь доверил бумаге, рождались во мне трудно, с душевной болью, но приносили облегчение, хотя откры­то их пропагандировать я не мог. Пусть поверит мне читатель, я далек от преувеличения своих способностей и успехов в командо­вании дивизиями и армиями. Но я не намерен скромно молчать о них. Такое томление духа, постоянный критический настрой, не­редко мучительные сомнения типичны для моей натуры. В конеч­ном счете, тяжелые переживания, которые мне уготовила военная судьба, вскоре же, в сентябре 1941 года под Ленинградом, в изве­стной степени помогли мне выстоять.

Я внутренне перерождался, становился мудрее и осмотритель­нее в своих решениях, связанных с судьбой десятков тысяч мне подчиненных. Я как бы прозревал, ибо в массе солдат, сержантов, офицеров стал лучше видеть отдельных людей с их характерами, способностями и возможностями. Такое видение не отдаляет, нао­борот, приближает к людям.

В таком душевном состоянии через два года после окончания советско-финской войны я вновь оказался в Заполярье. Воспоми­наниям о боевых действиях теперь уже в советско-германской вой­не посвящены остальные главы книги.

Чтобы завершить рассказ о первом этапе службы в Заполярье, скажу, что и после финской войны 1939-1940 годов я еще продол­жал командовать 104-й горнострелковой дивизией. Решением Ми­нистерства обороны СССР она была переведена из Мурманска в Кандалакшу и стала именоваться 104-й стрелковой дивизией. Ус­ловия, в которых оказались некоторые части дивизии, были край­не сложными. Так, например, 217-й и 242-й стрелковые полки располагались прямо в лесу. Надо было в течение лета построить казармы, дома начальствующего состава, конюшни, учебные классы, возвести хозяйственные постройки. К счастью, основные строительные материалы нашлись на месте. Не обошлось и без специальных заданий. В июне 1940 года, по заданию штаба Ле­нинградского военного округа, возглавляемая мною группа офице­ров 242-го стрелкового полка приступила к рекогносцировке райо­на в пограничной зоне с Финляндией. Основное внимание было уделено участку местности на берегу реки Софьянги между огром­ными озерами Пяозеро и Топозеро, где было намечено строитель­ство оборонительных сооружений первой очереди.

Как нетрудно заметить, эти важнейшие оборонительные ме­роприятия, требовавшие огромных усилий и времени, были нача­ты ровно за год до начала Великой Отечественной войны.

К зиме 1940/41 года 242-й стрелковый полк и 2-й дивизион 290-го артиллерийского полка в основном завершили строительст­во объектов для своего расположения. Но обживать их пришлось недолго. 104-я стрелковая дивизия одновременно переходила со штата горной на штат типовой полевой стрелковой дивизии. Это требовало больших организационных мероприятий, которые, есте­ственно, легли на плечи штаба дивизии и на меня, ее командира. Отдохнуть после финской войны мне не пришлось.

В декабре 1940 года в Москве при Главном военном совете состоя­лось совещание высшего командного и политического состава. Оно было посвящено итогам прошедших недавних войн, военных конф­ликтов и реальной угрозе новой, вероятно, второй мировой войны. На это совещание были вызваны некоторые командиры дивизий и корпусов. Мне посчастливилось присутствовать на нем. Совещанием руководил народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Совещание длилось семь дней, с 23 по 29 декабря. На нем рассматривались весьма актуальные вопросы, которые были отражены в следующих докладах: генерала армии Г. К. Жукова "Ха­рактер современной наступательной операции", генерала армии И. В. Тюленина "Характер современной оборонительной операции", генерал-полковника Д. Г. Павлова "Использование механизирован­ных соединений в современной наступательной операции. Ввод мехкорпуса в прорыв", начальника управления ВВС генерал-лейтенанта И. В. Рычагова "ВВС в наступательной операции в борьбе за господ­ство в воздухе", командующего Харьковским ВО генерал-лейтенанта А. К. Смирнова "Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне".

Доклады вызвали большой интерес, было много выступающих. Мне впервые пришлось участвовать на таком крупном совещании, и оно произвело на меня большое впечатление.

После напряженной работы в Доме Красной Армии наркомат обороны организовал для участников совещания встречу Нового года.

В середине января 1941 года, возвратившись из Москвы в Канда­лакшу с новыми идеями и установками, едва я успел провести сове­щание с начальствующим составом дивизии, как поступил приказ: не ожидая прибытия нового командира дивизии, командование воз­ложить на начальника штаба подполковника И. И. Внукова, а са­мому срочно отбыть в город Выборг и вступить в командование 50-м стрелковым корпусом ЛВО. Итак, как мне думалось, с Заполярьем все покончено. Однако свою дальнейшую судьбу военному человеку предсказать невоз­можно. С началом войны смена армий и должностей была стреми­тельной. За какие-то полгода мне пришлось командовать на Ле­нинградском фронте 42-й и 8-й армиями, на Волховском фронте 11-й стрелковой дивизией и вновь вернуться в 23-ю армию на дол­жность заместителя командующего армией генерала А. И. Черепа­нова.